Земные радости. Филиппа Грегори
храни короля, – искренне пробормотал Традескант.
Потом он подумал о своем господине, еще одном человеке, тронутом божьей благодатью, на ступень ниже короля, но очень могущественном. В любом случае, Сесил был хозяином Джона, то есть в его жизни играл исключительную роль. Традескант размышлял о значении слова «господин» – Господь Иисус, господин Сесил, и тот и другой – господа. Садовнику легко было призывать в своих молитвах благословение на сэра Роберта, который особо доверял Джону, на сэра Роберта с лукавым мудрым умом и с телом ребенка, что казалось особенно трогательным. Господин Джона, великая привязанность Джона. Потом он вдруг представил старый королевский дворец в Хатфилде. Сесил построит там новое здание, конечно же величественное. Он распорядится разбить на участке прекрасный парк. Возможно, с аллеей… Джон никогда еще не создавал аллею. Он напрочь потерял нить своих рассуждений, перескочил от молитвы к мыслям о посадке аллеи, сразу загоревшись идеей увидеть двойной ряд великолепных деревьев. Его воображение уже рисовало липы. Конечно, только липы, для аллеи нет ничего лучше липы.
– Господи, дай мне сил сделать это, – прошептал Джон. – И дай мне, Господи, из милости Твоей, достаточно саженцев.
Элизабет стояла на коленях рядом с ним, очень близко; Традескант чувствовал тепло ее тела, слышал ее тихое ритмичное дыхание. «Господи, благослови нас обоих, – подумал он. – И дай нам прожить в дружбе и добросердечии». Он ждал от Элизабет только дружбы и ничего больше; дружба и партнерство на всю жизнь, общие неразрывные интересы. Тут некстати на ум снова пришла Кэтрин с темными глазами и низко вырезанным корсажем. Если бы он женился на Кэтрин, то наверняка не проводил бы первую брачную ночь на коленях в молитве.
Джон открыл глаза и забрался в постель. Элизабет все так же стояла на коленях у кровати, ее голова была наклонена, губы двигались. С внезапным раздражением Традескант нагнулся и задул свечу. В комнате воцарилась темнота. Во мраке и тишине он по шорохам ощущал, как Элизабет поднялась с колен и через голову сняла рубашку. Обнаженная, она легла рядом с ним. Джон был ошеломлен откровенной чувственностью этого движения. То, как просто женщина разделась догола сразу после молитвы, спутало его простые представления о разделении женщин на хороших и плохих, на безгрешных и сексуальных. Но Элизабет была его женой и имела право находиться рядом. При виде ее тела, освещенного лунным светом, Джон испытал желание. Он пожалел, что теперь нечем зажечь свечу, которую он, разозлившись, задул, оставив их обоих в темноте.
Они лежали на спинах бок о бок. «Как мумии в могиле», – заметил про себя Джон. За ним был первый шаг, но волнение сковывало. В течение стольких лет Традескант избегал греха и жил в таком постоянном смертельном страхе сексуального соблазна, боясь беременности партнерши и бесчестия, что не готов был свободно обнять Элизабет. Его рука как бы непреднамеренно к ней потянулась и наткнулась на безошибочную плотность ее бедра. Кожа была такой же гладкой, как кожура яблока, но поддавалась, как спелая слива. Элизабет ничего не