Миф об утраченных воспоминаниях. Как вспомнить то, чего не было. Элизабет Лофтус
отступлением на пути к предрешенному финалу: признать воспоминания Эйлин Франклин достоверными, а Джорджа Франклина – виновным в убийстве.
Девять дней спустя, 29 ноября 1990 года, началось совещание присяжных заседателей. Они вынесли вердикт на следующий день: Джордж Франклин признан виновным в предумышленном убийстве.
Я почти не сомневаюсь, что Эйлин Франклин каждой клеточкой своего тела верит, будто ее отец убил Сьюзан Нейсон. Сцены убийства выглядели настолько яркими и детальными, что просто не могли быть ложными. Со временем эти странные мерцающие воспоминания-вспышки сложились в ясную, почти осязаемую картинку. По мере того как в памяти всплывали кусочки и обрывки воспоминаний, они наслаивались на первичное ядро произошедшего, и постепенно сформировалась сложная, взаимосвязанная система образов, эмоций, переживаний и убеждений.
Однако, на мой взгляд, довольно велика вероятность того, что весь этот вымысел вырос не из фактов, а из туманных веяний снов, мечтаний, страхов и желаний. Сознание Эйлин собрало разрозненные противоречия, завернуло их в упаковку здравого смысла и в момент ослепительного осознания показало ей ясную картину прошлого, которая тем не менее была полностью и абсолютно ложной. История Эйлин – это ее правда, но это правда, которой никогда не было.
Доктор Дэвид Шпигель, который также выступал на заседании по делу Франклина со свидетельскими показаниями на стороне защиты, согласен с этим. Шпигель, занимающий должность профессора психиатрии медицинского факультета Стэнфордского университета, считает, что человек может утратить сознательное понимание травматичных воспоминаний благодаря механизму, известному как «диссоциация», который контролирует болезненные чувства, ограничивая доступ к соответствующим воспоминаниям. Но даже если травматичное воспоминание удалено из сознания, определенные симптомы обязательно проявятся. Вот что пишет Шпигель в научной работе, опубликованной после разбирательства:
Исследования показывают, что почти все без исключения дети, пережившие серьезную психологическую травму, считают это событие источником стресса (87 % в одном из примеров), страдают от навязчивых образов [и] страха, что травматичное событие повторится, теряют интерес к повседневной деятельности, избегают напоминаний о случившемся и расстраиваются, когда думают об этом. Отсутствие хотя бы одного из этих симптомов у Эйлин после убийства практически опровергает тот факт, что она действительно стала его свидетелем.
Шпигель делает вывод о том, что «сочетание фантазий и чувства вины за смерть подруги вместе с представлениями о жестокости отца могли привести к созданию ложного воспоминания, в которое она поверила».
Если воспоминание Эйлин ложное (а нам, разумеется, придется смириться с тем, что в этом и других случаях вытеснения воспоминаний мы никогда точно не узнаем, как все было на самом деле), то что же можно сказать о ее психике? «Больна» ли она, то есть психически нестабильна или неуравновешенна?