Перегрузка. Артур Хейли
улыбка Руфи напомнила ему, как часто он произносил эти же слова, а потом по самым разным причинам не появлялся дома допоздна. Вопреки здравому смыслу, как и в тот вечер, когда он возвращался от Ардит, ему страшно хотелось, чтобы у Руфи однажды лопнуло терпение.
– Почему ты никогда не устроишь мне скандал? Неужели тебя все это не бесит? – поинтересовался Ним.
– Разве от этого что-нибудь изменится?
В ответ он только пожал плечами, не понимая, как реагировать на ее ответ и что сказать самому.
– Да, вот еще что – вчера звонила мать. Они с отцом приглашают нас вместе с Леа и Бенджи на обед в пятницу через неделю.
Ним внутренне съежился. Находиться в доме Нойбергеров, родителей Руфи, все равно что оказаться в синагоге. Они всевозможными способами ежеминутно доказывали свою приверженность иудейской традиции. За обеденным столом непременно подчеркивалось, что пища абсолютно кошерная. Затем следовали бесконечные напоминания о том, что в доме Нойбергеров молочные и мясные блюда готовятся раздельно в специально предназначенной посуде с использованием разных приборов. Перед принятием пищи в обязательном порядке произносилась молитва в честь хлеба и вина, а еще исполнялся торжественный ритуал, связанный с умыванием рук. Завершение трапезы Нойбергеры отмечали молитвой согласно восточноевропейской традиции, которую именуют не иначе, как «коленопреклонение». Если на стол подавалось мясо, Леа и Бенджи не разрешалось запивать его молоком, что они с удовольствием проделывали дома. Потом наступал черед весьма категоричных наставлений и вопросов – например, почему Ним и Руфь не соблюдают субботу и другие святые дни; красочные описания обряда бар-мицва, на котором присутствовали Нойбергеры, сводились к пожеланию, чтобы Бенджи посещал еврейскую школу и по достижении тринадцати лет исполнил этот обряд. По возвращении домой дети заваливали Нима вопросами – они ведь были именно в том возрасте, когда естественное любопытство брало верх. А Ним из-за мучивших его внутренних противоречий просто не знал, что им ответить.
В таких ситуациях Руфь неизменно хранила молчание, что давало Ниму основание задуматься, уж не сговорилась ли она против него с собственными родителями. Пятнадцать лет назад, когда Руфь и Ним только поженились, она четко выразилась на тот счет, что соблюдение иудейских обрядов не имеет для нее какого-либо значения. Это была очевидная реакция на ортодоксальные взгляды, царившие в ее доме. Может быть, с тех пор ее убеждения изменились? Может быть, в душе Руфь была обыкновенной еврейской матерью, желавшей, чтобы ее дети, Леа и Бенджи, жили в согласии с верой ее родителей? Он вспомнил сказанное ею всего несколько минут назад по поводу отношения детей к отцу: «По правде говоря, они прямо-таки боготворят тебя. О чем бы ты там ни говорил, для них это все равно что слово Господне». А может быть, в этих словах завуалированное напоминание о его собственной ответственности как еврея, чтобы надоумить его пересмотреть свой взгляд на религию? И все же Ним никогда не заблуждался в оценке внешней красоты Руфи,