Как роман. Даниэль Пеннак
например, поражает, сколько в среднем часов ребенок проводит у телевизора и сколько у него часов литературы в школе. Мне тут довелось познакомиться со статистикой…
– Это, должно быть, нечто!
– Соотношение – один к шести, а то и к семи. Не считая часов, которые они проводят в кино. В среднем ребенок – я не о нашем говорю – проводит перед телевизором два часа в день – минимум! – а в выходные – от восьми до десяти часов. То есть в сумме – тридцать шесть часов против пяти часов литературы в неделю.
– Да уж, куда там школе…
Опять молчание.
Молчание непостижимых глубин.
В общем, много чего можно было бы сказать, объясняя отчуждение между ним и книгой.
Мы сказали всё.
Например, что не одно телевидение во всем виновато.
Что десятилетия, отделяющие поколение наших детей от нашего собственного читательского отрочества, – пропасть глубиной в целые века.
Что психологически мы чувствуем себя ближе к нашим детям, чем наши родители были к нам, но интеллектуально мы остались ближе к нашим родителям.
(Тут возникает дискуссия о терминах, уточняются понятия «психологически», «интеллектуально». Начинается поиск другого слова.)
– Может быть, эмоционально ближе?
– Эмоционально? Может быть. Эмоционально мы ближе к нашим детям, но реально – ближе к своим родителям, так?
– Да. Дело тут в «социальном факторе». Сейчас из-за наличия целого комплекса «социальных факторов» наши дети стали не только нашими, но и детьми своего времени, а мы были только детьми своих родителей.
–..?
– Ну да! Когда мы были подростками, мы жили в обществе, коммерчески и культурно рассчитанном только на взрослых. Нас в нем не учитывали. Одежда, еда, нормы поведения были для всех одни. Младший брат носил то, из чего вырос старший. Ели все одно и то же, в тот же час, за тем же столом, и по воскресеньям все вместе гуляли в парке. Телевизор объединял семью, все смотрели один и тот же канал (кстати, не в пример более интересный, чем все нынешние). А что касается чтения, то наши родители заботились об одном: как бы кое-какие произведения не попали нам в руки, – и ставили их на полку повыше.
– А если вспомнить поколение наших дедов, так у тех все было еще проще: девочкам вообще запрещали читать.
– Так оно и было. Особенно романы: «пустые бредни, небылицы». Боялись, что помешает замужеству…
– А сейчас подростки – полноправные члены общества, оно их одевает, развлекает, угощает, удовлетворяет культурные запросы: «Макдоналдсы», джинсы, молодежная мода…
Мы устраивали вечеринки – они ходят по клубам, мы читали книги – они глушат себя кассетами… Мы любили пообщаться под «Битлов» – они замыкаются в аутизме плееров… А такое невероятное явление, как присвоенные подростками кварталы, целые городские районы, где они тусуются как хотят!
Как тут не вспомнить Бобур[1]!
Бобур…
Бредовый Бобур, варварский сумбур, Бобур-безнадзорность-наркотики-насилие… Бобур и черная дыра метро… «Центральный рынок», Чрево Парижа!
– Которое
Бобур (Центр Помпиду) – музей современного искусства и публичная библиотека. Ближайшая станция метро «Центральный рынок» – узловая станция, связывающая центр со спальными районами. Туда, как в Москве на Арбат, стекается молодежь.