Маски духа. Ефим Бершин
У нее стихи в Москве вдруг не пошли, строчки не сложились, и она решила вернуться под Новый год на пару недель на свою переделкинскую дачу, где я тогда, как уже было сказано, коротал свою бездомность. Пейзаж за окном ей надо было сменить. Ну сидела бы и писала. Так нет. Ей показалось, что пол плохо подметен. И схватилась за метлу. А я как чувствовал – ну нельзя ей метлу в руки давать. Особенно под Новый год.
– Не берите, – говорю, – Инна Львовна, метлу. Плохо кончится.
Нет, взяла. И не успела пару раз ею махнуть, как полетела. Летит под потолком, метлой ворочает, все норовит в дверь скользнуть. Ну, я дверь-то сразу захлопнул, форточки прикрыл – не дай бог вылетит. Ищи потом в простуженных небесах. С трудом поймал, скача на двух табуретках. А то так бы и летала на морозе в поисках Вакулы-кузнеца с черевичками. Вот ведь не сидится человеку.
Так вот. В пролетарских писателях Револьт разочаровался и увлекся политиками. И получил еще два срока. Правда, в промежутке между отсидками успел стремительно защитить кандидатскую, а потом и докторскую. Но это его не спасло от переквалификации. Пришлось ему тоже работать электриком в поселке Краснозатонский на берегу сысольской курьи. И, естественно, вскоре в поселке образовался дефицит проводов, пробок, лампочек и даже гвоздей. Все сжигал. Пока в крайне северную столицу не приехал самый главный по тому времени ученый Советского Союза – академик Келдыш.
– Почему, – спрашивает Келдыш, – науку плохо двигаете? Где эпохальные, спрашиваю я вас, открытия? В те дни, когда страна, можно сказать, живет исключительно космосом и невиданными, можно сказать, свершениями на ниве математики, физики, ботаники и космических дыр, вы до сих пор не открыли ни одной новой звезды, ни хвоста, можно сказать, кометы, и ни одного человека не запустили к звездам.
Вот так он их напугал. А местные ученые, тоже, надо сказать, больше всего любили водку, охоту да рыбалку. Как и писатели. А науку не любили. Попереминались они с ноги на ногу, повыходили из углов и давай жаловаться. Денег, мол, не хватает, с научными кадрами проблема.
– Ах с кадрами проблема! – восклицает Келдыш. – Вон у вас в Красном Затоне выдающийся, можно сказать, физик и математик Револьт Иванович Пименов проживает. А вы его в электрики определили.
И откуда только узнал? Не иначе кто науськал. И выудили Пименова из электриков и пристроили в Академию наук.
Захожу как-то к нему – формулы на доске пишет.
– Чем заняты, – спрашиваю, – Револьт Иваныч?
– Черную дыру в космосе закрываю, – отвечает.
– А вчера что делали?
– А вчера открывал.
Лиснянская, кстати, не одна такая. Розанова тоже раньше грешила, по молодости. И все это знали. Приходит как-то в магазин, уже во Франции, и просит продать ей метлу. А продавец, не будь дурак, спрашивает:
– Мадам, вам завернуть или сразу полетите?
Так вот, Лиснянская тоже убеждена, что надо летать. Особенно всякому поэту. Без полета, говорит, поэта не бывает. Ну и ищет все время приключений.
– Хозяин! –