Балбесы. Сергей Колчин
круглое лицо поднявшего его человека, успокоился. Деревенский располагал к себе сразу и навсегда: добрые глаза с лукавой смешинкой, хронические непричесанность и небритость, оттопыренные, покрытые черной коркой уши, курносый нос-грушина с волосиками и, главное, – обиженно оттопыренная нижняя сизая губища.
– Будем знакомиться. Дядя Ваня, – незнакомец протянул Валере широкую мозолистую ладонь с вьевшейся грязью и духом солярки, и, приметив интерес ребенка к уткам, спросил: «Любишь утей?»
– Да, – ответил вчерашний пятиклассник и протянул ручонку.
Дядя Ваня пожал ее быстро и аккуратно, мигом вернулся в дом, не задержался, тут же вышел с топором, выдернул из кучи замешкавшихся птиц утенка, который выглядел постарше остальных, и отхватил ему топором шею. Голова осталась в руке, которая еще несколько секунд назад здоровалась с ребенком, клюв три раза открылся и закрылся. Тем временем безголовая тушка неудачника еще с минуту металась по двору, орошая траву красными брызгами.
Остальные утки заквохали и сразу заторопились на птичий двор. Шли так же важно и неуклюже, как давеча, но чуть быстрее, чем требовалось. И вроде бы у главы семейства, жирного и самодовольного селезня, куда-то вмиг пропало все недавнее степенство.
– Открякался сердешный, – сказал дядя Ваня.
Валера обомлел и заревел в голос. Сквозь всхлипы слышалось: «Я не люблю уток, не люблю совсем».
– Ничего, посмотрим, что вечером скажешь. Томка знаешь, как готовит, пальчики оближешь.
Вечером тетя Тамара подала утку в черносливе, каждому досталось по кусочку. Валера есть не смог.
А так в деревне было даже ничего. Дядя Ваня брал двоюродного племяшку на рыбалку и по грибы, учил воровать кукурузу с совхозных полей, один раз ночью тайком от матушки и тети Тамары сгоняли на тракторе в соседнее село за бражкой. Валера удивлялся – сколько же пил дядя Ваня. На завтрак тетя Тамара подносила ему губастый стакан водки, на обед – два стакана и на ужин один. В перерывах между приемами пищи дядя Ваня умудрялся не только работать на тракторе, но и разъезжать по деревне в поисках дополнительного горячительного. Еще дядя Ваня был трогательно наивен – он духом не ведал, что тетя Тамара ночами гонит самогон и переливает мутную жидкость в пустые водочные бутылки, из которых и наливала мужу, ведь тот хвастал повсюду, что самогонку не признает и потребляет только заводское производство. Не беднота какая, не голожопина! Когда через несколько лет дядя Ваня выбрался в Москву по какой-то надобности и остановился у них, матушка выставила графин первосортной водки, настоянной на лимонных корках, дядя Ваня изумленно уставился на плавающие в прозрачной глади желтые кораблики и спросил:
– Нинка, ты самогонку гонишь? А еще городская!
Матушка рассмеялась: «Не боись, дядь Вань, не отравишься. Из магазина водочка».
Дядя Ваня недоверчиво принюхался,