Княгиня Ольга. Зимний престол. Елизавета Дворецкая
богоугодное дело! Без этого им пришлось бы ждать рассвета где-то здесь, у берегов.
Но Феофан его не слушал: все это лето Зенон вечно был чем-то недоволен. А прежде всего тем, что его, заслуженного воина, отдали под начало какому-то «хранителю царских чулок», как он презрительно называл протовестиария. Феофан уже привык к его ворчанию и пропускал мимо ушей. И старался не думать: если его замысел перехватить скифов у выхода не оправдает себя, если тем удастся уйти, Зенон с досады за свои страдания может выставить его, Феофана, виновником неудачи в глазах василевса и синклита. Оставалось только молиться и верить в помощь Богоматери.
Святая Дева помогала граду Константина прежде, поможет и сейчас. Феофан твердо в это верил, и эта вера крепила его утомленный дух.
Порой луна выглядывала меж туч, и почти всякий раз он видел скифские лодки – то подальше, то поближе, то впереди, то позади, то чуть ли не вплотную к борту. Так же как и ромеи, не смыкая глаз, не выпуская из рук весел, они гребли через пролив на север, к жизни, свободе, родным краям. Русы и ромеи стремились в одном направлении, но желания их текли в противоположные стороны и в конечной точке должны были вновь привести к смертельной схватке. Если расстояние и направление ветра давали выгодную позицию, Феофан приказывал открывать огонь, и по пути удалось сжечь еще две лодки.
Близилось утро. Миновали заставу Иерон. Как потом выяснилось, здесь часть скифов нашла пристанище после первой битвы, в июне. Когда они ушли, близ причала Иерона-западного нашли следы исполинского костра – Феофан и его люди наблюдали пламя из устья пролива, но тогда не могли понять, в чем дело. Когда через пару дней огромное кострище остыло и его стали убирать, нашли обгорелые кости нескольких десятков человек. Здесь скифы сжигали своих мертвецов. Раздраженный спафарий Симеон, начальник заставы, крестясь и кривясь, велел сбросить «эту пакость» в воду. Но и теперь еще, три месяца спустя, на отмели виднелись вмешанные в песок и гальку старые угли.
– Неужели ты задумал идти за ними в море? – допытывался Зенон, почти не отходивший от Феофана.
– Если у кентраха не будет возражений. Уцелевшие лодки, надо думать, повернут на запад, но им еще несколько дней идти вдоль наших берегов. С досады они уничтожат и все то, что не тронули по пути сюда. Нам надлежит преследовать их хотя бы до Килии, чтобы не дать остановиться и высадиться. И уничтожить по пути, сколько сможем.
– Если на море волнение, мы из устья не выйдем, – решительно отвечал Иоанн. – Ни мы, ни другие не выдержим волнения и тем более бури. Только зря погубим себя, суда и людей.
Феофан поджимал губы, но не возражал. Он понимал, что ему следует предпринять как архонту меры, но как разумный человек он умел соизмерять желания и возможности. Те хеландии, что составляли этим летом его меру, были друнгарием царского флота – Константином Гонгилой – оставлены в военной гавани по причине своего крайне плачевного состояния. Борта их совсем прогнили, и перед выходом на первое сражение удалось