Тень невидимки. Андрей Ильин
ошалело смотрела на мужа.
– Дети! – позвал Сан Саныч.
– Чего? – отозвались радостно прыгающие на участке дети.
– Подите сюда.
Дети подбежали. Встали.
– Поехал я, – сказал отец, присев на корточки и погладив их по головам.
– Ага, – сказали дети. – А привезешь чего-нибудь?
– Обязательно.
– Ну ты сегодня прямо какой-то не такой… – тихо удивилась Зинка. – Из-за утюга, что ли? Да ладно, не сгорим небось.
– Поехал, – еще раз сказал Сан Саныч. – Если задержусь – ужинайте без меня.
– А ты не задерживайся! – крикнула вдогонку жена.
Дети, подбежав к забору, отчаянно замахали вслед уезжающим «жигулям». Зинка стояла на крыльце непривычно смирная и задумчивая.
Сан Саныч выехал на трассу и направился в сторону города. Но до города не доехал. Он свернул на какой-то проселок и через пятьсот метров заехал в лес. Достал из бардачка нож и резанул себя по руке. Не глубоко, но так, чтобы закапала кровь. Размазал ее по рулевому колесу, приборной доске, капнул на сиденье. Выбрался из машины, сбросил несколько капель на траву. Вот и всё. Зашвырнул в далекие кусты ключи и, не оглядываясь, углубился в лес, чтобы через десяток километров выйти к другой автостраде. Там он, отряхнувшись и приведя себя в порядок, поднял у обочины руку.
– Куда?
– В город.
– Две сотни.
– Согласен.
В городе он поехал не домой. Дома у него уже не было. Он отправился на вокзал. Сел в электричку. Через пять станций вышел. И отправился бродить по лесу. Любил он лесные прогулки. В одиночестве. Он шел по тропинке, сбивая прутиком листья. Сзади никого не было. Из его и соседних вагонов никто не вышел. Оказывается он ничего не забыл. И все когда-то приобретенные навыки были при нем. И теперь работали помимо его воли. Он прошел по тропинке два километра и захотел сходить в туалет. Огляделся, заметил обвалившуюся избушку – без окон, без крыши, с одними только стенами. Свернул к ней, шагнул в проём отсутствующей двери.
Тихо.
На всякий случай вынул из кармана бумажку и спустил штаны.
Тихо.
Стал вытаскивать из кармана что-то и случайно выронил. В обрушившийся погреб.
– Черт возьми, – тихо выругался он. – Это ж надо. Э-эх!
Он натянул штаны, заглянул в погреб, спрыгнул в него, огляделся. В погребе было холодно, мерзко и пахло тухлятиной.
Он нашел оброненную вещь. Заметил в углу под завалом сгнивших в склизской плесени досок рваную, всю в засохшем дерьме, телогрейку. Потянул ее. Потрогал рукав, нащупал что-то железное – то ли заржавевший крючок, то ли пуговицу – оторвал. Теперь телогрейка была безопасна. А если бы не оторвал, то могла случиться беда – телогрейка, может статься, вдруг вспыхнула бы и сгорела дотла. Потому что такое бывает. Потому что иной раз брошенные, сгнившие тряпки самовозгораются. Он рванул ткань, нашел что-то там внутри, в прогнившей вате, вытащил, сунул в карман. Внимательно отследил свой путь – не ступил ли он в лужу, грязь или в дерьмо, не отпечатал ли он случайно свой след. Замёл пару сомнительных мест веткой…
И