От Зарубежья до Москвы. Народно-Трудовой Союз (НТС) в воспоминаниях и документах. 1924‒2014. Коллектив авторов
тогдашний председатель НТС, конфиденциально рассказал мне о новых возможностях переброски членов Союза для работы на родине – через польскую границу. И спросил меня, как я к этому отношусь. По нашим понятиям, вопрос о личном решении – согласен ты идти или нет – был аналогичен вопросу, поставленному человеку во время войны: согласен ли он защищать свою родину или нет. Всё равно идти надо.
Прежде всего, в те времена мы воспринимали всякую борьбу с большевизмом как логическое и должное продолжение белой Гражданской войны, а она тогда была очень свежа в памяти и старшего, и нашего поколений. Второе: если ты сам, добровольно, по своим убеждениям стал членом Союза и принёс присягу, то в любых условиях, всеми средствами должен способствовать борьбе с большевизмом. Отказаться от борьбы – значит отказаться от присяги. Третье: меня лично разбирало любопытство. Хоть одним глазком взглянуть на тогдашнюю Россию; опять, после двадцати лет мечтаний и снов, оказаться среди родной природы и оставшихся там русских людей.
Итак, я дал Виктору Михайловичу своё согласие. Поздней весной 1939 г. мы с Мишей Никоненко сели в международный экспресс и направились в Польшу. Проезжали через нацистскую Германию. Немцы, наши спутники, были с нами любезны и старались нас развлекать, хотя мы почти ни слова по-немецки тогда ещё не понимали. Помню, когда поезд проходил среди гор между Зальцбургом и Мюнхеном, все пассажиры в одном месте повставали с мест и напряжённо, в бинокли и без, смотрели куда-то вдаль. Мы спросили, в чём дело, и нам, с благоговением и влажными глазами, объяснили: шлосс. (Гитлер-шлосс – Берхтесгаден, так мы первый раз услышали название этого чёртового замка.)
Приехали в Мюнхен к вечеру. Поразила тишина на главном вокзале. Десятки поездов, десятки перронов, быстро двигающаяся толпа пассажиров – а тихо. В чём дело? Я даже подумал, не умерло ли какое-то высокочтимое лицо. Потом, уже живя в Германии, привык. В Белграде на главной станции, да и везде в Югославии, все кричат: и взрослые, и дети, и селяки, и их куры, и петухи в мешках – во всё горло. А здесь дисциплина цивилизации.
В Мюнхене пересадка, ждать поезда на Берлин два часа. Пошли, по совету Михаила Александровича Георгиевского[17], в простой, но сытный ресторан «Ашингер» вблизи вокзала. Сидели среди музыкантов духового оркестра, только что пришедших с парада. Все дебёлые баварцы, краснолицые и голосистые.
В Берлин приехали на следующий день в полдень. Наши спутники, муж с женой, были столь любезны, что, потратив собственное время, отвезли нас с «Анхальтербанхоф» подземкой на станцию «Цоологишергартен», откуда мы поехали дальше в Варшаву. Поезд свободный, чистый и комфортабельный, от чего мы на Балканах уже отвыкли. Вспомнился блистательный экспресс «Петроград – Феодосия» с гигантским паровозом Сормовского завода, чистым, как игрушка, с высоченными красными колёсами и медными частями, сияющими, как золото. А просторный харьковский вокзальный ресторан! Кельнеры в чёрных костюмах и белых перчатках, белоснежные скатерти и пальмы. На перроне ветерок веет, запах мазута. Всё
Профессор Михаил Александрович Георгиевский, секретарь Исполнительного Бюро НТС в предвоенные годы. В конце войны захвачен советскими войсками, погиб на Лубянке.