Аргентина. Локи. Андрей Валентинов
скрип стальных петель, сырой холодный воздух, влажная земля под сапогами…
Тьма!
– Держи фонарь, командир. Я – первый, ты за мной. В Мертвецкий равелин, шаго-о-ом!..
* * *
В первый раз крепость Горгау погибла в 1520 году под пушками Короны Польской. Пали стены и башни, лишь одна, случайно уцелев, осталась стоять горьким напоминанием о давней войне. Через полвека крепость восстановили, но уже не с башнями, а с бастионами, согласно последнему слову фортификационной науки. Но и это не помогло. Во время Семилетней войны австрийцы под командованием генерала Хадека ворвались в Горгау на плечах бегущей прусской пехоты. Капитулировали все, лишь сотня солдат и несколько храбрых офицеров, запершись в одном из равелинов, сражались еще три дня, пока артиллерия и пороховые мины не сказали последнее слово.
На обломках выстроили новый равелин, но мертвецы не успокоились. В лунные ночи часовые на стенах видели их безмолвный строй. Порванные в клочья мундиры, проржавевшие кремневые ружья, истлевшие шарфы офицеров, желтая кость, черные глазницы.
Смотр мертвецов…
Эту легенду Лонжа услыхал в первый же вечер от своих новых соседей. По обычаю новичков полагалось стращать. Гефрайтер Рихтер, дабы не обижать сослуживцев, очень испугался, а те сделали вид, что поверили.
Сейчас равелин пустовал, как и все прочие. Крепость занимал всего один батальон, людей не хватало, и часовые на стенах исчезли. Смотреть на мертвецов стало некому.
Славные традиции гибли.
* * *
Он думал, что идти придется невесть сколько, но ход кончился очень быстро – три каменные лестницы и короткие наклонные коридоры между ними. Люди тут явно бывали. Несколько раз фонарь высвечивал пустые бутылки, причем пара явно попала сюда совсем недавно.
– Там наш унтер-офицерский клуб, – пояснил фельдфебель, когда одолели третью лестницу. – Собираемся в свободное время, треплемся, выпиваем иногда. Начальство знает, но смотрит сквозь пальцы, только чтобы в казарму вовремя возвращались. У них, кстати, есть свой клуб, офицерский. Тоже у равелина, только у другого.
Фонарь скользнул по старому железу. Еще одна дверь. Дезертир Запал снял с пояса ключи.
– Я тебя представлю, командир, а дальше ты сам. Но учти, хоть мы с «красными» не деремся, но соглашаемся редко. Вообрази, что ты снова в Губертсгофе.
Лонжа кивнул, соглашаясь. Вообразить легко. Вместо зеленой формы – серая роба, синий винкель на груди, полутьма барака, слева «красные», «черные» справа.
Каждый умирает в одиночку.
И танго, предсмертное, последнее.
Лишь одно воскресенье,
Без надежды воскреснуть,
Ты меня разлюбила,
Навек прощай!
Рай не светит нам, шагнувшим в бездну,
Новых воскресений нам не знать!
Скрип стальных петель, свежий вечерний воздух, низкие осенние тучи над головой…
Он переступил порог.
* * *
Между крепостной стеной и равелином – узкий простенок.