Фельдмаршал в бубенцах. Книга третья. Нина Ягольницер
забавное имя «Лотте». А иногда замирал в безмолвной неподвижности, и из закрытых глаз по вискам текли слезы. Он ненадолго приходил в себя, открывая глаза, лихорадочно блестящие на истощенном лице, а потом снова впадал в тяжелое забытье.
Самому Пеппо эти три изматывающих дня показались нескончаемыми. Ненадолго очнувшись, он обессиленно лежал на взмокших от пота простынях, наслаждаясь коротким отдыхом: обмороки были полны кошмаров. Безликие химеры пережитых испытаний сливались причудливыми голосами, шептали, плакали и надрывно хохотали из мрака. Они тянули к нему холодные пальцы, разбегались по телу колкими лучами боли, стекали по коже липкими каплями, приникали к лицу трепетными поцелуями, которые вдруг разверзались жадным оскалом. И Пеппо метался по нескончаемым лабиринтам в поисках выхода, натыкаясь на стены, проваливаясь в пропасти и увязая в клейком страхе перед окружавшими его бесплотными голосами.
Потом лихорадка отступила, оставив свинцовую слабость. Жар спал, унеся за собою бред, и Пеппо на целый день погрузился в настолько бездонный сон, что донна Ассунта тревожилась за него куда пуще, чем во время горячки. Оружейник не знал, сколько времени он провел на грани между сном и явью. Мышцы не повиновались, голову было не оторвать от подушки, и Пеппо впервые за долгое время узнал, что такое бездействие.
Это было не то тяжкое, изматывающее бессилие, медленно глодавшее его в дни, когда он ждал писем от друга или иных не зависящих от него событий. Не та доводящая до исступления неподвижность, когда он подолгу пытался заснуть, а во мраке и тишине его обступали мысли и чувства, которые в шуме дня разлетались вспугнутыми птицами.
Это бездействие было странным. Блаженным, сладким, как легко доставшаяся монета. На длинные и сложные цепочки важных мыслей не было сил, и вперед выступали другие, вечно оттесняемые, но терпеливо ждущие своего времени.
Эти долгие часы были полны Паолиной. Обрывками, осколками, лоскутами их встреч, из которых сейчас можно было до бесконечности плести многоцветные картинки. Он больше не думал о разделяющих их препятствиях, своей незавидной роли в ее судьбе и прочих рациональных материях. Он бездумно и бестревожно бродил по зыбким тропинкам своих грез, прежде таких мучительных, воображая, как если бы все было… как-то иначе, проще и обычней. Скучнее, черт подери… Почему так много людей на свете не ценят этот дар? Скучную обыденность. Чего он не дал бы, чтоб без всяких хитростей и затей иметь право на всю эту непонятную ему прежде суету. Добиваться Паолины, искать ее внимания, ревновать, быть сентиментальным и назойливым, какими становятся все влюбленные дураки…
Теперь Пеппо точно знал имя когтистого зверька с теплыми крыльями. Тот больше не собирался прятаться. И оружейник вовсе не пытался придумывать ему других имен или искать в нем иную сущность. Он прекрасно сознавал, что эти упоительные раздумья тоже были разновидностью горячечного бреда. А потому не спешил