Протоплазма. Мистический триллер. Тамара Злобина
взвилась посетительница. – Куда уехал?!
– Вы у меня спрашиваете, мадам? – улыбнулся в ответ Ван Ваныч, внутренне усмехаясь.
– А кого же ещё?! – продолжала атаковать та. – Ты же здесь главный. Ты и знать всё должен.
– Что должен, то знаю, – парировал Митин. – А чего знать не должен – это уже дело моё, личное, а не посторонних посетителей, которые врываются в кабинет без спроса и начинают предъявлять претензии, даже не поздоровавшись и не назвав своего имени.
Марь Петровна фыркнула в ответ:
– Заболошная Мария Петровна! Прошу любить и жаловать.
– Даже так? – усмехнулся директор. – И жалование и тем более любовь, нужно заслужить, а вы, мадам, пока кроме непонимания и удивления никаких иных чувств не вызываете.
Мадам вновь полыхнула на директора своим взглядом, словно намеревалась сразить его наповал.
– Можете, Мария Петровна, не стрелять глазками, – предостерёг её Ван Ваныч. – И взглядами своими – не пугайте! В этом кабинете мне довелось видеть многое: и истерики, и слёзы, и взгляды испепеляющие… Привык я уже к таким инцидентам… Потому отвечу без обиняков: помочь вам ничем не могу. И далее попрошу вас освободить кабинет: через десять минут у меня планёрка – соберутся все совхозные специалисты… А тут вы со своими претензиями…
Ван Ванычу очень хотелось сказать «дурацкими претензиями», но он сдержался, добавив строго:
– До свидания, Мария Петровна! Успехов в жизни и… вообще.
Ох, как много в ответ хотелось сказать Марь Петровне этому мужлану, но схлестнувшись с директором взглядом, она поняла: не стоит – сей фрукт ей не по зубам.
Она молча поднялась и, не прощаясь, вышла из кабинета, гордо неся голову с поистине греческим профилем – (это в российской-то глубинке!).
В прихожей суетилась секретарь, подготавливая какие-то бумаги, и Марь Петровна решила сорвать досаду на ней. Окинув женщину с ног до головы ядовитым взглядом, она поняла, что придраться не к чему: не девочка, но фигура ладная, одета для жительницы села очень даже прилично и соответственно возраста, руки, причёска, лицо тоже не вызывали никакого нарекания. Пришлось уходить несолоно хлебавши, поэтому со злости Заболошная так хлопнула входной дверью, что в прихожей задрожали стёкла, а «хрустальная» люстра начала позвякивать своими подвесками.
– Надо же какая нервная женщина, – пожала плечами секретарь и, взяв со стола документы, постучала в дверь кабинета директора.
– Иван Иванович, – спросила она, – к вам можно?
Послышался ответ:
– Входите Роза Матвеевна.
Дома Марь Петровну встретила Катя, исходящая слезами и соплями.
– Сколько реветь можно, Катька?! – обрушилась на неё женщина. – Был бы человеком твой Петруха, я бы ещё могла понять, а то ведь – протоплазма!
Протоплазмами она считала всех, кто не мог противостоять ей – дочь была такой же протоплазмой, как и её отец. Зять тоже был причислен к их числу.
*