Кровь и вода. Допотопное фэнтези. Анна Федорова
уровни, особенно сюда, на уровень шестнадцать-пять, или уровень Черного Шума, как его еще называли. Как будто здесь и без этой пыли недостаточно помех: длинные тени, эти следы в воздухе от движений (как чернильные дорожки в мутной воде), неритмично вспыхивающее и гаснущее светило – настоящий хаос, полная дискордия.
Любым существам, привыкшим жить в мире, где есть мера и ритм, было бы здесь невыносимо, пока они не почувствовали бы особую меру и ритм Цитадели. Ошибаются предполагающие, что видимая дискордия и впрямь не имеет ни логики, ни смысла, раздирается внутренними противоречиями и вот-то рухнет под собственным весом. Нет, ничего подобного. Ни Совет, ни – тем более – Хранитель не были столь расточительны.
На нижних уровнях приходилось беречь все: свет, воздух, воду, любую материальную форму. Именно этим, а не жестокостью, скажем, объяснялось стирание лиц (точнее, различий между ними). Здесь, в Цитадели, правила предельная функциональность – и те, кто научился понимать ее законы.
На следующей ступени после безликих стояли сервы. Им сказочно повезло целых два раза: они не только попали в Цитадель, но и смогли доказать ей свою скромную ценность, вследствие чего их лица стали постепенно возвращаться к ним. Все начинают с самого низа, разумеется – с безликих. Но одни так и остаются безликими на долгие годы, а другие поднимаются выше.
Все они когда-то решили – как бы сказать точнее – изменить точку приложения своей преданности. Впрочем, обычно это называют «отречься от богов». По каким причинам они передумали и перестали молиться Творцу – неважно. Кто-то испугался. Кто-то соблазнился возможностями: властью, намеком на бессмертие, горизонтом другого мира. Кто-то поддался своим эмоциям, а точнее – ласке черной романтики. Универсальный для всех миров прием – вид крови на белой ткани – многих возбуждает. Наконец, были те, кто перешел на сторону Цитадели и ее Хранителя, повинуясь собственным выводам: ученые, теологи чаще всего. А, еще, конечно, были те, кто полжизни ни во что не верил, а потом сделал поверхностный, чаще всего безответственный, выбор. И – по закону причин и следствий – оказался здесь. Этих Мастема презирал больше всего. Отдать себя Цитадели – это вам не бросить монетку, решая, в какую сторону повернуть на перекрестке. Его оскорбляло, что кто-то может не видеть в этом абсолютной, не сравнимой ни с чем другим важности.
Размышляя о своей судьбе, он не мог представить себе себя, ведомого подобной случайностью – верить во что под руку подвернется. В глубине души ты всегда точно знаешь, для чего ты создан. Не думать об этом каждый день, не искать четкого ответа – преступление. Правда, самому Мастеме не пришлось искать ответ: он появился в сердце сразу после того, как проснулось его сознание. Но вокруг Мастемы были и другие примеры: примеры тех, кто искал и нашел. Они поднимались к этому знанию из пространства настоящего хаоса и дискордии, зовущегося душой: пространства,