Хедин, враг мой (сборник). Ник Перумов
потому что Скьёльд нарушил слово, хоть и невольно; а слово – кроме него, у нас, людей, ничего нет.
Гелерра не поняла, но лишь помотала головой. Остатки рассудительности стремительно таяли.
– Я… останусь… тогда…
– Никто, никто, никто не держит тебя взаперти, славная адата. И не станет держать. Но ты сама не захочешь уходить, поверь мне. А можешь и не верить; но ты всё увидишь собственными глазами.
Она оказалась права, чародейка Соллей, называющая себя человеком. «Самым обычным», просто «высоко поднявшимся».
Гелерра не ушла бы теперь отсюда ни за что.
Стало это ясно, когда они с Соллей впервые вышли на просторный, засыпанный толстым слоем песка двор. Обычно тут проходили учения колдунов, без устали швырявших огнешары в соломенные чучела или поражавших молниями; сейчас двор был пуст, тих, воздух застыл, словно предчувствуя небывалые чудеса.
Гелерра замерла посреди двора, нелепое красно-чёрное создание, уродливое, отвратительное, страшное. Жуткий голод приутих, но не ушёл окончательно – там, в глубине сознания, всё равно гнездилась тяга охотиться, гнать, настигать, заваливать, разрывать на куски, убивать, пожирать…
И чтобы кровь, кровь, кровь повсюду.
Она низко опустила голову, судорожно вогнала когтистую лапу в песок. Пусть будет больно, только бы заглушить этот враз оживший голод, эту дикую жажду чужих смертей, чужих мук, чужого бессильного ужаса и напрасных молений о пощаде.
– Не бойся. – Соллей осталась далеко, на высоком каменном крыльце, но негромкий голос её раздался словно у самого уха адаты. – Не бойся. Дай себе волю. Я должна увидеть. И почувствовать то же, что ощущаешь ты, гарпия.
– Я… но я… нападу…
– Не бойся! – чуть настойчивее повторил голос чародейки, словно отделённый от тела. – Я смогу и защитить себя, и не повредить тебе. Отпусти себя на волю, адата!
– Х-хор-р-р-р… – Из разинутой глотки чешуйчатого демона вырвался рёв, поглотивший членораздельную речь. Голова задралась, вздулись бугры мышц, чешуя встопорщилась на плечах и локтях, давая свободу движению; когти высунулись чуть ли не на треть локтя, отливая синевато-стальным; взвихрился песок, и сам демон одним исполинским прыжком ринулся на недвижно застывшую человеческую фигурку, с головы до ног окутанную плащом золотистых волос.
Чародейка не сдвинулась, лишь едва-едва шелохнулись пряди. Лапы демона словно охватили незримые путы, распялив его, словно рыбку на расчалке. Чудовище рванулось раз, другой, но чары волшебницы Соллей держали крепко.
«Гелерра! Иди ко мне! Иди ко мне, адата! Ты сможешь! Выныривай!»
«А? Что? Гелерра – это ведь я? Или уже нет? Или уже нет никакой Гелерры, белокрылой адаты, а только лишь чешуистая тварь, одержимая одной мыслью – пожирать?»
Голос Соллей звал, настойчиво пробиваясь всё глубже и глубже. Болезненно, словно ледяная игла, касающаяся гнилого зуба; однако боль отрезвляла.
Но демон не сдавался. Он рычал, бился, на чёрных губах вскипала пена, глаза налились кровью,