Ермак. Том II. Евгений Александрович Федоров
многое. В Бухаре мы долгое время служили повелителю, не было случая, чтобы не исполнилось предсказанное.
– Он говорит истину, – чинно поклонились хану два других звездочета. – Только избранным аллах открывает пути Вселенной и звезд в небе и на земле!
– И вот мы составили гороскоп, милостивый хан, – снова сказал старший астролог. – Ты можешь сам судить, куда уклонился Марс! Он мечтает о крови. Сочетание созвездий говорит нам, что чужеземцы вторглись в благословенную землю и будет несчастье. – Астролог протяжно вздохнул. – Ох, горе головам нашим, но светила небесные сулят помощь аллаха тебе, и ты будешь непобедим…
Старец говорил долго и витиевато. Зажав виски ладонями, Кучум силился понять сказанное и не мог. Внутри у него все закипело, хотелось пнуть в тощий зад астролога ногой и выгнать его из шатра, но хан только шевельнул ладонью, давая понять, что беседа окончена. Астрологи удалились. Хан сказал рабу:
– Мы с тобой лучше звездочетов знаем свое будущее. Надо слать гонцов по улусам и сзывать воинов. Этот русский пришелец силен и лукав…
3
С каждым шагом берега становились оживленнее. Конные татары, не скрываясь, скакали по берегу рядом со стругами.
– Аман-ба, русский смерть ищет! – задираясь и сверкая острыми зубами, кричали наездники.
– Э-гей, она у тебя за плечами, гляди! – звонко отзывался Иванко Кольцо, стоя на носу ладьи. – А у меня она э-вон где! – взмахнув клинком, показывал он. – Враз благословлю!
– Эй, донгуз, наш абыз помолится, и конец тебе!
– Абыз свиное ухо обгрыз! – схватившись за бока, хохотал Иванко.
В ответ оперенная стрела сбила шелом у Кольца. Иванко хвать пищаль, поднес к ней огонек, и, будь ласков, татарин протянул ноги. Но не бежали сейчас прочь другие и не дивились больше на невидимые стрелы. В ответ пускали тысячи остро отточенных стрел. Лихо доводилось!
Пимен – кормчий и строитель стругов, – намазывая медвежье сало на кровоточащие раны братов, по-старинному пел:
Под березынькой, под белой
Нашла женка своего ратничка.
Эх, свово ратничка…
Голос у него грудной, ласковый.
Порубан молодец меж бровей булатом:
Закрылись очи милые…
Век мне помнить теперь того ратничка,
Ох, родимого…
На сырой, на истоптанной копытами сырой земле
Да лицо его помертвелое, алой кровью залитое.
Да глаза его соколиные, ветром жгучим запыленные…
Эх, ты за что, да про что под березу лег!..
Казаки дружным хором ответили Пимену:
Лег на землю родную, за отчизну!
По лесу пошло эхо. Впереди шумела вода. Кормчий насторожился, поднял руку:
– Тихо, не дыхни, браты!.. Так и есть!..
Пимен передал кормчее весло другому, а сам перешел к батьке.
Ермак поднял глаза от воды и душевно сказал кормчему:
– Хорошо пел, за душу взяло. Ничего нет сердечней русской песни. Что лежит на сердце, того