Ермак. Том II. Евгений Александрович Федоров
нагнать купца в горах и отрубить ему голову. И зеркало, и соболи остались в шатре Кучума. «Вот оно! Посмотрим, что оно скажет мне?»
Лучше бы хан не смотрел на свое отражение! Узкая бритая голова высохла, видны жгуты синих жил. Кожа – желтая и сухая, как древний пергамент. Лоб – в глубоких морщинах, глаза гноятся. Опухшие воспаленные веки дрожат. Ниже подбородка, как грязные тряпицы, болтаются дряблые складки.
И все-таки не от этого особенно хмур сегодня Кучум. Тревожные мысли сверлят его мозг…
Как-то в Искере побывал бухарский купец. Недобрую весть принес он. Боялся купец сказать все открыто и долго говорил Кучуму притчами и загадками. Лишь под конец, когда хан пригрозил посадить его на кол, он повалился в ноги и возопил:
– Велик аллах, милость и щедроты его неисчерпаемы. Все пути злодеям в твою благословенную землю он преграждает, но старое, забытое тобою зло дало свой корень. Из Бухары собирается сюда, в степи, как злой волчонок, Сейдяк – сын Бейбулата!
Четки выпали из рук Кучума. Раб быстро поднял их и подал господину. Стараясь обрести душевный покой, хан нервно перебирал янтарь. Он сидел на троне с замкнутым лицом, опустив веки и прислушиваясь к своему сердцу. «О чем стучит оно? Страха, гнева не было в нем. Нужно предупредить события: Шейдяк – сын Бейбулата смертен, как и все люди. Разве с ним не может приключиться смерть еще до выхода из Бухары?»
Хан слепнет, но разумом он видит далеко. Если свои глаза плохо видят, Кучум пошлет соглядатаев. Никто не узнает, что у него есть верные люди, которые всегда сделают так, как хочет он! В Искере они делают обычное дело и почти не показываются на глаза придворных. Цирюльник Хасан бреет головы правоверных и слушает их болтовню, и все, что говорят ему, он хорошо запоминает. Гончар Ибрагим постукивает по своим горшкам, зазывая покупателя, но он столько же интересуется твоими изделиями из глины, сколько хан Кучум думает об остяках. Гончар может обжигать не только горшки, он может заилить рот свинцом тому, кто много знает и неугоден хану. И не только это может сделать Ибрагим. Нож в его преданной руке может в любую минуту прикончить мурзака, если на этом несчастном остановится хмурый взгляд Кучума. И есть еще третий, самый ловкий и сильный, – Абдурахман. Он глашатай ханских указов. Горло его крепче верблюжьей глотки, а руки подобны железным тискам. Этот не упустит жертвы, если она к нему угодит. Он умеет усладить Кучума страданиями неугодных ему людей.
Трех самых преданных он позвал в Бицик-Туру, где уселся под лиственницей и рассказал им свою печаль, и они в тот же день, снарядив верблюдов, отправились на юг.
Вечером с высокого минарета мулла выкрикивал голосисто:
– Я ху! Я хак! Ля иллях илла ху![20]
А глашатай на плошади рассказывал народу:
– Хвала аллаху, очам хана стало лучше, но он отправил караван в Бухару. Не только целебные мази нужны ему, но и забота о народе
То он! Он справедливый! Нет бога, кроме него!