Каждому свое. Вячеслав Кеворков

      – То, что вы думаете, Зиберт, к делу не относится. В данном случае я выполняю решение, вытекающее из договоренностей наших высоких руководителей о сотрудничестве. Если вы придерживаетесь иного мнения, то скажите, и я не буду отвлекать вас пустыми звонками.

      – Дорогой Гофмайер, вас напрасно раздражает, что я…

      – Ошибаетесь. Меня не раздражает, а удивляет тот факт, что вы, казалось, опытный конспиратор, так беззаботно разглашаете ставшие известными вам оперативные сведения по телефону, к которому время от времени наверняка подключается противник.

      В трубке послышалось какое-то недовольное мычание, затем шорох и наконец прорезался голос.

      – Хорошо, через полчаса я буду у вас.

      К тому времени, когда Зиберт появился в кабинете Гофмайера, тот уже успел поумерить свое раздражение.

      – Садитесь, Зиберт, обсудим кое-какие события последних дней, – как ни в чем ни бывало ровным голосом начал хозяин кабинета.

      – Простите, хочу для начала попросить у вас чашечку кофе. Чувствую себя в проклятом русском климате отвратительно.

      – Пейте больше! – Гофмайер выдержал паузу. – Воды, естественно. В России необыкновенно сухой воздух.

      Когда принесли кофе, Зиберт жадно выпил одну чашку и тут же наполнил вторую. Напиток подействовал быстро и явно положительно. Зиберт забросил ногу на ногу, давая понять, что готов выслушать все, даже самое несуразное.

      – Так что же у нас сегодня в повестке дня, дорогой коллега?

      С некоторых пор Гофмайер выстраивал свои отношения с Зибертом по принципу: быть твердым, но осторожным.

      Во время последнего визита в Берлин Шниттке предупреждал его о том, что майор госбезопасности Зиберт, прикомандированный к действующей на Восточном фронте группировке «Север», является дальним родственником Лиины – жены руководителя имперской госбезопасности Гейдриха. Он направлен туда по инициативе самого патрона, который тщательно заботится о том, чтобы все лица, даже имеющие самое отдаленное отношение к его фамилии, после окончания войны могли бы с чистой совестью заявить, что не щадили себя во имя победы великой Германии на самых опасных участках.