Твои не родные. Ульяна Павловна Соболева
изогнуться назад, зверея от вида ее ягодиц, ударяющихся о мой пах, от вида своего блестящего от соков члена, поршнем входящего в матово-белое тело. Бл***дь, это был самый бешеный секс в моей жизни. Потому что я не трахал ее – каждый раз я исступленно ее любил. Разными способами, самыми пошлыми и извращенными, самыми грязными и в тоже время кристально чистыми. Говорил ей "трахать хочу тебя, Нюта, драть на частииии"… а думал о том, что любить ее буду, залюбливать до хрипоты, до срыва голосовых связок.
Она начала двигаться там на сцене… безжизненно вертеть задницей, как обдолбанные малолетки на танцполе, похожие на шатающихся зомби. Ходит вокруг шеста, виляет бедрами не в такт музыке.
– Поживее. Меня не заводит. У меня не встает, когда ты ползаешь там, как черепаха.
Лжец. Жалкий лжец. У меня встал, едва она сюда вошла, и стоял так, что казалось, меня разорвет на части от адского возбуждения.
– Как умею.
– Умеешь. Не лги. Когда-то я тебя забирал с твоих дурацких подтанцовок, где ты задницей рисовала восьмерки. Или думаешь, у меня отшибло память?
– Не помню, как. У меня отшибло. Это было слишком давно.
И продолжает двигаться, как кукла с несгибающимися рукам и ногами, и бесит меня этим. Нарочно бесит.
– Танцуй, я сказал. Нормально танцуй. Не то я эти минуты засчитаю тебе в долг. Работай. Я заплачу, если мне понравится. Или я сейчас закрою тебя здесь до завтра и приду вечером – посмотреть, как ты научилась танцевать. Давай! Возбуди меня.
Она начала двигаться намного живее, напоминая те времена, когда я сдирал ее после ссоры со сцены клуба, где ее сочное тело извивалось охрененно сексуально под любую музыку назло мне, а потом она, стоя на коленях в туалете, брала у меня в рот, а я собирал ее волосы в хвост на макушке и вонзался ей прямо в горло, вспоминая, как на сцене вертела упругой попкой, затянутой джинсовой мини-юбкой, и злился, как дьявол, за то, что другие мужики это тоже видели и исходили на нее слюной. Рядом с ней я превращался в ревнивого безумца. От одной мысли, что кто-то ее тронет своими грязными руками, у меня крышу срывало. Я мог за это убить. Реально забить насмерть только за одно прикосновение к моей девочке. А она… ее не просто трогали, ее еб*л какой-то урод и заделал ей ребенка.
Когда она тряхнула головой, ритмично двигая бедрами и наклоняясь вперед так, что я увидел ложбинку между грудей, у меня мучительно заныло в паху, и поджались яйца от невыносимого желания посрывать с нее все тряпки и трахать прямо на этой сцене или на столе. Да по хер – где. Я не просто соскучился по ней, я, оказывается, осатанел без нее, окончательно спятил и обезумел. И мне херово, смотреть на нее настолько чужую… меня как током бьет и рвет нервные окончания от одного понимания – все это долбаная игра, которую я же и придумал. Она никогда не стала бы танцевать для меня… да и раньше делала это только потому, что хотела захомутать самого Шумакова.
– Раздевайся!
Сбилась с ритма. Остановилась и смотрит на меня.
– Помочь?