Лето в гетто. Вероника Гард
кого-то. Улица порозовела, совершенно избавившись от прохожих. Наверху Вайсберги (которые, впрочем, являлись Вайсманами) крутили радио, создавая пародию на домашний уют и спокойствие. Но ни Исаак, ни Урсула не оценили его. Оба устали ругаться и сидели по разным углам комнаты, молча занимаясь каждый своим делом. Девушка, делая вид, что ей крайне неприятно, заканчивала вышивать звезду на новой повязке для Исаака, который сидел и читал, опершись спиной на стенку, а ногами на шкаф, в том месте, где раньше стоял кукольный домик. Он смотрел в книгу, ничего не понимая, и думая только, как поскорее унять противное чувство в груди и в боку.
– Слушай, Ворона, – любуясь почти законченной звездой, вдруг произнесла Урсула, – а что ты будешь делать, когда меня не будет дома? Если я уйду к подругам ночевать или, в конце концов, уеду учиться? Рассчитывай, что сможешь жить здесь лишь до осени. Дальше все.
– Я подумаю. Ну, у тебя же нет подруг? – Исаак поднял глаза на девушку, которая сжала губы и не ответила. – Думаешь, я хочу здесь находиться? – он захлопнул книгу и выбрался из-за угла. – Ты не самая лучшая соседка, да и в углу у тебя воняет. Я и протяну лишь это лето.
Урсула хмыкнула, перекусила нитку и кинула в него готовой повязкой со Звездой Давида:
– Главное, чтоб не подстрелили, верно?
С прежним отвращением Исаак присел и поднял ее, не сводя глаз с девушки, которая «опять что-то строила из себя». Ничего не сказав, он спрятал подарок во внутренний карман пиджака, на что девушка лишь не по-доброму улыбнулась.
Худая и красивая. Такая была Урсула Каминска, а в розовом свете, пропускаемом через шторы, казавшаяся совсем невероятной. Исаак допускал лишь первое, ведь красивой для него она быть ни в коем случае не могла. Тогда он решил: «Худая и слишком много о себе думающая».
Все в ней «слишком». Слишком светлые волосы, слишком светлая кожа, слишком высокомерный взгляд.
Слишком шаткое положение Исаака, слишком тесный угол, где он должен спать.
Слишком много людей, желающих ему смерти. Слишком жестокая война.
К ночи родители не вернулись, но Урсула не боялась за них. Отец, главный инженер Кенцава и невольный разработчик стены гетто, оставался нужным немецкому командованию хотя бы до окончания строительства. А оно постоянно прерывалось – стену то и дело подрывали.
Мама была ни при чем, а Багужинские тем более. Еще родители работали очень тихо и аккуратно, поэтому, как думала девушка, вопрос разрешится положительно. Больше всего она боялась момента, когда ей нужно будет переодеться перед еврейской Вороной, чтобы лечь спать. Урсула не хотела этого делать до последнего, но выхода не было.
Подумала, что дело решает скорость. Развернула Исаака лицом к балкону, отошла и вздохнула. Переступила с ноги на ногу. Неловко цепляясь пальцами, хрустя тканью, пыхтя, расстегнула пуговицы и скрестила руки, чтобы снять платье, и услышала хохот. Смеялся ненавидимый картавый тенор.
«Смотрит!»
– Ты вылетишь отсюда, как пробка, если