5 + 7: сожженные письма. Мила Романова
я могу оставить тебе прописку.
– И выписать в любой момент.
– Ты мне не веришь?
– Я верила тебе девять лет.
Кидаешь деньги, уходишь.
Забываешь пакет. Или оставляешь специально?
Ухожу. Иду по улице, честно по принципу «дышать и ходить». Не важно, что два часа ночи. Купила твоих сигарет. Ну и что, что я не курю.
Иду и думаю о том, что закрою одеялами окна и щели в дверях. Одно одеяло постелю на пол. Поставлю «Реквием по мечте» на репит. Открою газ.
Резать вены – очень романтизированная история. Ведь перед смертью расслабляется сфинктер, и в кровавой ванне находят не бледную прекрасную деву, а плавающее дерьмо.
С повешением и того хуже. И шею ломает, и язык синий, глаза на выкате, сфинктер опять же… Да и где вешаться-то? Весь мир в натяжном потолке…
Пистолета нет.
Таблетки? Не знаю, какие. Да и судороги… А если недотравишься, то психушка, искусственный желудок, ходить с пакетом, не.
С пакетом. С пакетом твоих вещей хожу же.
Остановилась. Закурила. Словно прикоснулась к твоим губам. Никотиновый поцелуй, взасос, взатяг.
– Слышь, сука.
О, отлично.
Передо мной какой-то хмырь, в руках у него что? Нож? Так даже лучше.
– Пакет давай.
Смотрю в глаза ночному собеседнику. Протягиваю ему пакет.
– Ну?
Нож дрожит в руке.
Смотрю.
Он пятится.
– Ну нахуй.
Он крестится (почему?) и перебегает на другую сторону дороги.
Дно.
Наверное, можно найти и в этом что-то позитивное. Например, то, что от дна можно оттолкнуться. Что ниже не упадешь, да? Что завтра будет лучше, чем вчера?
Я все еще стою. Дождь. Легкий и ленивый, не долетает до земли, зависает в воздухе. Словно мокрая паутина. Ловящая отблески желто-оранжевых огней и аварийных сигналов.
Б Е З Д Н А
Граффити на стене дома.
Именно так, через пробел. И я впервые поняла, УВИДЕЛА это слово. Дна нет. Возможности оттолкнуться – нет.
Без вариантов.
Без-дна.
ЧЕТВЕРТОЕ ПИСЬМО
Голоса, обрывочные фразы, эхом, как лесные перекрики. Ситцевый халатик с завязками на спине, мои босые пятки прилипают к линолеуму. По коридору навстречу идет бабища в застиранном до серого халате. В ее руках огромный таз, из него вылетают капли. Я думаю: «Ну как так неаккуратно можно идти?» Она подходит ближе, я вижу, что таз полон крови, до самых краев. И именно кровь расплескалась по всему коридору.
– Что ты несёшь? – от ужаса мои губы еле шевелятся.
Баба останавливается, словно только заметив меня. Пару секунд ее глаза фокусируются на мне.
– Что ты несёшь? – повторяю я.
– Килограммы нерожденных детей.
В её голосе нет надлома, просто