И всё-таки жизнь бесконечна. Борис Ефремов
но чужую боль,
Потому что по-мещански дышит
Воздухом, наполненным собой.
Только бесталанный не заметит,
Что единство – выдумка одна,
Потому что есть на белом свете
Неслиянно Бог и сатана.
Бесталанный скажет: мир придуман,
Чтобы всё в нём жило и цвело,
И счастливо улыбнётся дурень,
И благословит добро и зло.
И живёт, и знать о том не знает,
Что в сегодняшней нахальной мгле
В битве с ложью кровью истекает
Правда на свихнувшейся земле.
Бесталанному большая радость,
Что в обнимку все, кому не лень.
А ведь тут не радоваться надо,
Порознь существуют свет и тень.
Толерантность, если с точки зренья
Совести, что, как родник чиста, —
Это бесконечное терпенье
В бой идти за Истину Христа.
Трещал костёр. Бесился ветер грубый…
Трещал костёр.
Бесился ветер грубый,
По небу развевая звёздный шарф.
И поднимались маленькие груди,
Прохладным мятным воздухом дыша.
И я пьянел, не подавая вида,
И проклинал себя и немоту.
Ты знаешь, Ида,
Ты не знаешь, Ида,
Что без тебя я больше не могу.
И только иногда, совсем нечаянно
Она ловила мой влюблённый взгляд
И, словно ничего не замечая,
Смотрела на вечерний звездопад.
В её глазах, синея и сверкая,
Как в море отражался небосвод.
Она была такая неземная
В холодном блеске августовских звёзд.
Весёлая, загадочная, строгая,
Девчонка из космической дали!
Нам встречу приготовили дороги,
И эти же дороги развели.
Я до сих пор на молчаливость сетую,
И, вспоминая ночи у костров,
Ищу твою далёкую планету,
Затерянную в сонмище миров.
Пир во время чумы
Безбожный пир, безбожные безумцы! Вы пиршеством и песнями разврата Ругаетесь над мрачной тишиной, Повсюду смертию распространённой!
Я вновь у Пушкина перечитал
Трагедию о горестных безумцах,
Устроивших в разгар болезни страшной
Весёлый пир, шумливый и беспечный.
Уже который день с утра до ночи
На улице, заставленной столами,
Они смеялись, пили, песни пели,
Угрозами небес пренебрегая;
А рядом в колымагах провозили
Тех, кто с земною жизнью распрощался,
Кого чума безжалостно скосила.
Им это – только большего задора
И дерзости, и силы придавало.
И слёзно умолявший их священник
Не мог остановить напор бесчинства —
Пир с каждым часом жарче становился…
Ах, Пушкин, Пушкин! Что ты напророчил!
Ведь то, что написал ты – не отрывок
Из драмы неизвестной нам, английской,
А предсказанье