Дни крови и света. Лэйни Тейлор
при ее появлении его лицо озарится радостью. Этот миг она не забудет до самой смерти: его ждущее лицо, такое совершенное и золотое, светилось удивлением и счастьем. Улыбаясь, она спускалась через покров реквиемных деревьев в объятия любимого. Он обхватывал ее за ноги, скользил ладонями вверх по бедрам, притягивал к себе. Она так и не касалась земли – их губы встречались раньше. Крылья покачивались у нее за спиной, как огромные черные веера. Мадригал тихо смеялась, не обрывая поцелуя, и Акива опускался на мягкий мох, увлекая ее за собой.
Счастье кружило им голову, делало ненасытными. Они занимались любовью посреди рощи, на виду у ясноглазых эвангелинов, чьи ночные симфонии услаждали слух.
На виду у тех, кто следил за Мадригал от города.
Гаже всего было то, что Тьяго не приказал схватить их сразу, а продолжил смотреть. Поцелуев ему показалось недостаточно. Он хотел лично увидеть доказательства измены.
Какие же злодеяния совершили влюбленные в ту ночь?
Они неспешно перебрались в храм, пили из священного источника, ели хлеб и фрукты, принесенные Мадригал. Занимались магией. Акива учил ее чарам невидимости. У нее получалось, но лишь на мгновение: для магии ей не хватало боли, чары рассеивались. Там, в храме, она мерцала: то есть, то нет.
– Как вызывают жертвенную боль? – спросила она.
– Зачем тебе боль, не надо о плохом, давай лучше займемся приятным. – Он прижался к ней, и она оттолкнула его, улыбаясь.
– Так я и на секунду исчезнуть не смогу.
Вечно скрываться в храме не получится, рано или поздно они вернутся к своим. Тогда и понадобится умение летать невидимыми.
Потом они обсуждали, кого посвятить в свои планы, называли имена… Думали, когда лучше начать, и не хотели откладывать ни на минуту.
Также решали, кого убить.
– Волка, – сказал Акива. – Пока он жив, надежды на мир нет.
Мадригал промолчала.
«Убить Тьяго?»
Она знала, что Акива прав. Белый Волк не успокоится, пока не уничтожит всех врагов, и, конечно же, она не питала к нему никаких нежных чувств. Но убить? В нерешительности она теребила счастливую косточку-амулет, висящую на груди. Тьяго – душа армии и всеобщий герой. Химеры пойдут за ним в огонь и воду.
– Тут все сложно, – сказала она.
– Ты сама понимаешь, что иначе нельзя. Иорама тоже.
Император кровожаднее, чем Тьяго. А еще он отец Акивы.
– Ты… ты сможешь это сделать? – спросила Мадригал.
– Убить его? Я создан, чтобы убивать. Я чудовище, которое он сам сотворил.
– Ты не чудовище. – Она привлекла его к себе. Гладила лоб, всегда жаркий, как в горячке, целовала метки смерти на костяшках пальцев, как будто стирая вину за уничтоженные жизни. Им больше не хотелось говорить о смерти. Ах, если бы для мира их мечты не нужно было убивать!
Или, как показало время, умирать.
Тьяго решил, что узнал достаточно, и поджег храм.
Мадригал и Акива услышали крики эвангелинов раньше, чем дым и языки пламени проникли внутрь. Что заставило певчих змеептиц так кричать?