Демидовский бунт. Владимир Буртовой
ухнул филин. Это уставной солдат давал знать, что дорога перекрыта надежно.
– С богом, братцы, на демидовских прихвостней! – хрипло проговорил Рыбка. Сминая кустарник, с яростным криком «Круши-и!» ромодановцы вывалились на дорогу, из тьмы к свету. Навстречу громыхнуло несколько испуганных и потому плохо прицельных выстрелов. Сквозь гвалт и ржание перепуганных стрельбой коней донесся отчаянный вопль:
– Братцы, не губите подневольных!
Навстречу поотставшему Илейке метнулась темная фигура и с возгласом: «Пропади все пропадом!» – будто в приманчивый омут нырнула в темный лес. Шум драки покрыл голос Михайлы:
– Клади ружья, и будете живы!
Через несколько минут ночной бивак был захвачен. Успокаиваясь, кони вскидывали головы, водили ушами. Стонали помятые и повязанные демидовские стражники. Рыбка и Дмитриев деловито осматривали ружья – целы ли, годны ли к бою? Проверяли возы с мукой и крупами, с неношеной одеждой и сапогами. Наткнулись на несколько увесистых мешков.
– Ого! – Михайла не смог одной рукой приподнять край мешка. – Что здесь? – спросил он у ближнего стражника.
– Казна, – угрюмо обронил тот и отвернул побитое в кровь лицо. – Дугненского завода старший приказчик Воробьев вез в Калугу Никите Демидову. Полторы тыщи рублевой монеты.
Рыбка протяжно присвистнул. Дмитриев кинулся разыскивать Воробьева, но среди повязанных того не оказалось.
– Хитер волк, из капкана сумел выскочить, – подосадовал Михайла. – В Калуге с доносом объявится.
Впрягли коней и засобирались в Ромоданово. Михайла спросил Илейку:
– С нами пойдешь или к деду возвратишься теперь?
Илейка пояснил, что дед Капитон посылал его домой за снедью. Рыбка достал из своей сумки кусок вареного мяса и каравай хлеба, протянул отроку:
– Скажи Капитону – хватит ему сидеть в берлоге, медведю уподобившись. Ежели солдаты нагрянут, то не его казнить за Оборотня, а все село приводить в покорность будут.
Обоз, затихая колесным скрипом, ушел.
Холодно и страшно среди ночи в темном лесу. Илейка присел возле костра, подбросил дрова не жалея и стал терпеливо ждать успокоительного рассвета. И вздрагивал всякий раз, когда за спиной, невесть кого пугая, зловеще ухал невидимый во тьме глазастый филин.
Отъевшаяся ворона лениво упала с самого верха сухостойного дерева, нехотя распластала крылья и перед самыми конскими мордами скользнула вдоль пологого склона. Пристяжные всхрапнули, сбились с размеренного шага.
– Балуй у меня! – крикнул подпоясанный алым кушаком бородатый кучер, огрел поочередно пропыленные и мокрые бока пристяжных, выравнивая ход богато украшенной рессорной коляски.
Демидов завозился на сиденье: ехать в наклоненной карете крайне неудобно, а склону конца не видно. Ткнул клюкой в спину дворецкому.
– Спишь, каналья! Зри в оконце – толпа пылит впереди. Узнай, не разбойная ли ватага прет? Ткнемся на лихих