С кратким визитом (сборник). Сергей Высоцкий
белой «красотке», он буркнул:
– И охота вам высвечиваться?
У Фризе чуть не сорвались с языка слова о том, что ему-де скрывать нечего, живет на свои трудовые, но он вовремя одумался и промолчал.
– Итак, мы с вами уже выяснили: в долг никому не даете. Не одалживаетесь.
Седиков согласно кивнул.
– А ваши супруга и дочь? Может быть, кто-то из них ссужал родственников или знакомых?
– Исключено. Своих денег у них нет. Больших денег, – поправился он. – Давать взаймы не с чего. Дочь – студентка. – Август Николаевич машинально взглянул на уходящую ввысь пирамиду университета. – Учится на философском факультете. А жена не работает. Сейчас она живет на даче.
Фризе понял, что в доме Седиковых Август Николаевич и банкир, и Счетная палата, и бюджетный комитет. И еще его заинтересовала фраза: «сейчас она живет на даче». Казалось бы, летом все, у кого есть возможность, живут на даче. И нет ничего странного в том, что супруга Седикова так и поступала. Странной показалась сыщику интонация, с которой тот произнес эту фразу. Дескать, не просто живет, а живет постоянно. Но это уже были домыслы. И Владимир отмахнулся от них. К поиску корреспондента, отправлявшего пачки долларов, они не имели никакого отношения.
– Жена и дочь знают о баксах?
– Я же говорил! Нет, нет и нет! Об этом знаю только я. Теперь и вы.
– Хорошо-хорошо. Я хотел только уточнить.
Они миновали смотровую площадку, поравнялись с уютной белой церквушкой Живоначальной Троицы. Август Николаевич на секунду замедлил шаг и привычно перекрестился. Фризе так никогда и не смог преодолеть в себе робость к публичному проявлению чувств. Он крестился мысленно. Но искренне.
За церковью они свернули направо, спустились на несколько ступенек и медленно пошли по тенистой аллее. Недели сухой жаркой погоды привели к тому, что липы, едва успев зацвести, уже роняли листву. Побуревшие листья противно шуршали под ногами, и в голову невольно лезли мысли об осени. А ведь июль едва перевалил за половину.
Почти все скамейки вдоль аллеи были заняты: мамы с детишками, молодые люди в обнимку, казалось, застывшие навечно в откровенных позах. Старики в поношенных одеждах глядели на раскованных молодых людей с презрительной отрешенностью. Как будто не имели к этим юнцам никакого отношения, не были в недалеком прошлом их дедами и бабками.
Фризе всегда удивлялся тому, что и благообразные, но плохо одетые старики, и молодые мамаши, выгуливавшие детишек, и пытающиеся поймать свой кайф молодые люди были совершенно безучастны к тому, что их окружает. А ведь они просто-напросто утопали в ворохе смятых пакетов от сникерсов, чипсов, попкорна, бутылок из-под пепси чудовищного свекольного цвета, использованных презервативов и грязных шприцев.
«Раньше и я не обращал внимания на этот „хлам цивилизации“, – подумал сыщик. – Не брал в голову. Теперь раздражаюсь. Старею? Становлюсь брюзгой? Но за метелку почему-то не берусь даже в дни общемосковских воскресников!»
Ближе к Мичуринскому проспекту, там, где начинались знаменитые особняки, прозванные в народе