Россия и современный мир №4 / 2015. Юрий Игрицкий
сказать о «центрально-европейской идее». В 1997 г. А. Михник писал: «Несколько десятилетий назад писатели, художники и философы придумали Центральную Европу, как царство духа свободы, неоднородности и толерантности»11. Они «…прочли заново и представили миру духовное богатство этого региона, находящегося на стыке народов, религий и культур, – как воплощение в жизнь идеала много-культурного общества, как миниатюрную модель Европы, созданную по принципу: максимум неоднородности на минимуме пространства»12. Конечно, описывая феномен Центральной Европы, автор берет несколько через край. Но ведь это идея, идеал, идеализация, а не фотография или научный анализ. Вчитываясь в эти строки А. Михника, начинаешь понимать: действительно у Польши (и в разной степени у других бывших наших сателлитов Старого континента) имелись гораздо более веские основания для успеха демократического транзита (хочу подчеркнуть: этот термин я использую в несколько ином смысле, чем классические транзитологии).
«Преимуществом малых народов было отсутствие имперских черт, что превращало их в естественного союзника свободы и терпимости. Этот исторический опыт – десятилетия и столетия существования в условиях угнетения и репрессий – создавал специфическую духовность, характеризующуюся достоинством и самоиронией, упорным стремлением сохранить духовные ценности и смелостью веры в романтические идеалы. Здесь национальное и гражданское сознание складывалось в результате межчеловеческих уз и отношений, а не по приказу государственных институтов. Здесь легче было сформулировать идею гражданского общества, поскольку суверенное национальное государство оставалось обычно в сфере мечтаний. Культурная неоднородность этого региона… представляла собой самое лучшее оружие самозащиты против претензий этнических или идеологических держав»13.
Далее А. Михник рассказывает о тех трудностях, с которыми столкнулась концепция Центральной Европы в девяностые годы, после падения коммунизма. Но как бы там ни было, наряду с общеевропейской и евроатлантической идентичностями, в конце ХХ в. Польша обрела еще одну (крайне важную и перспективную) – центральноевропейскую. Им было куда идти. В отличие от нас. Когда-то, четверть столетия назад замечательный мыслитель и ученый А.Б. Зубов назвал одну из своих статей так – «Из империи в ничто?» В известном отношении оказалось «в ничто». Не менее адекватно было осторожное наблюдение тех же примерно лет знаменитого Эрнста Геллнера: «Мы можем теперь изучать Россию, чтобы понять, как гражданское общество может возникнуть из вакуума (если оно может из него возникнуть)»14. Так что из «вакуума» в «ничто». Конечно, это слишком суровый и прямолинейный приговор. Наличная жизнь гораздо сложнее и не абсолютно бесперспективна. Но как тенденция это так.
Правда, в начале десятых годов у меня была надежда на то, что в России возможна широкая, структурированная, конструктивная