Россия и мусульманский мир № 6 / 2015. Коллектив авторов
разума.
Как это возможно? Это возможно в том случае, если логическое своемыслие обретает метафизическую форму. Кто придал логическому своемыслию метафизическую форму? Это сделал Фридрих Ницше.
Мартин Хайдеггер, отмечая эту роль Фридриха Ницше, считает чистым лицемерием его поношение западными философами. «Лелея свои христианские переживания, – пишет он, – мы считаем учение Ницше о воле к власти отвратительным и тут же весело летим на машине через норвежские фиорды»10. Известный ученый летит из Берлина в Осло с докладом «Переживание». Его встречают на ура. «Никто не удосуживается даже мало-мальски подумать о том, что это переживание – не что иное, как чистейшее утверждение воли к власти, которая и дает возможность появиться самолету и лететь в нем»11.
Таким образом, эволюция философской мысли приводит к забвению истины бытия. «Мы пребываем в забвении бытия, – говорит Хайдеггер. – Причем таким образом, что мы волимы волей к власти как действительностью действительного, независимо от того, знаем ли мы об этом или нет, считаем ли это ужасным или не считаем. В своем историческом существовании мы пребываем как волимые в воле к власти»12.
Когда Хайдеггер говорит: «Мы пребываем как волимые в воле к власти», то он имеет в виду доминирующее сознание Запада, влияющее на сферу гуманитарного знания и средства массовой информации. Это – общий фактор внутренней согласованности поведения, не требующей жесткого административного контроля извне. Воля к власти это не только политическое, но и духовное состояние и в этом смысле это не гипертрофированная мысль, не выдумка, а бытие сущего, «утверждаясь на котором европейские народы вместе с американцами стали в последние столетия сущими и имеют перед собой опредмеченное сущее»13.
Воля к власти как опредмеченное сущее превращается в специфический универсум жизни, истина в котором формируется в замкнутом фундаментальными интересами ограниченном геополитическом пространстве, за пределами которого не действуют универсалии правовой и моральной истины.
Корни этого представления находятся в избрании Ницше перса Заратустры для воплощения образа царственного философа, от лица которого и провозглашается новое учение.
Как свидетельствует сестра Фридриха Ницше Элизабет Фёрстер-Ницше, «образ Заратустры грезился Фридриху с ранней юности»14.
Дело в том, что Заратустра – представитель иного мира, нехристианского по своей конфессиональной сущности. Потенциально он становился алгоритмом решения философской истины сверхчеловека. Для этого в образ Заратустры следовало внести некоторую коррекцию в качестве того ноэматического ресурса, который позволял сформулировать конечную истину.
Элизабет Фёрстер – Ницше воспроизводит логику рассуждения Фридриха Ницше.
Ницше задавал вопрос: почему этот перс по-настоящему уникален в истории, являясь в то же время полной противоположностью
Мартин Хайдеггер. Гераклит. – СПб.: «Владимир Даль», 2011. – С. 138.
Ibid.
Ibid. – P. 139.
Мартин Хайдеггер. Гераклит. – СПб.: «Владимир Даль», 2011. – P. 139–140.
Элизабет Фёрстер-Ницше. «О создании “Так говорил Заратустра”» // Мартин Хайдеггер «Лекции о метафизике». ЯСК. – М., 2014. – С. 159.