Труды по россиеведению. Выпуск 4. Коллектив авторов
более всех Иван IV Грозный, возвели этот порядок в абсолют (что он выразил в письме перебежавшему к полякам князю Андрею Курбскому: «Своих холопей мы вольны жаловать и казнить»). Взамен Орды была создана опричнина, рабски подвластная царю и так же, как монгольские завоеватели, стоявшая над законом и чинившая произвол в отношении остального народа – земщины (подробнее см.: 13, с. 34–36).
Еще два важных события по существу совпали с «уходом» ига. В 1453 г. под ударами Османской экспансии окончательно пали Константинополь и православная Византийская империя. Незадолго до этого, в 1448 г., Московская церковь самочинно провозгласила автокефалию (независимость) от своей ослабевшей матери – Константинопольской церкви, после чего Москва приняла на себя роль знаменосца православной веры (как писал старец-монах Филофей царю Василию III, «два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти»). По византийской традиции русская церковь подчинилась государственной власти. Это было тем более объяснимо, что церковь сыграла немалую роль в сохранении русской идентичности и объединении славян в условиях монгольского ига.
Слияние церкви и государства имело важнейшие последствия (см.: 7, с. 212–213). Во-первых, исчезло средневековое «разделение властей», коим в Европе было многовековое соперничество папского Рима и императоров Священной Римской империи, духовной и светской властей. Это противостояние обеспечивало относительно свободное пространство для развития городов, производства и торговли, науки и искусства, формирования третьего сословия – буржуазии, которая впоследствии бросила вызов папству и монархиям Европы. Во-вторых, Россия отгородилась от христианского Запада, как раз вступавшего в эпоху Возрождения, и законсервировала свою отсталость в экономике, науке, искусстве и философии. В-третьих, это объединение сделало светскую власть на Руси сакральной – правящей не на основе закона, социального договора или традиции, а по благословению православной веры, т.е. стоящей над законом и чаяниями подданных.
В Европе с момента коронации Карла I в 800 г. монархи тоже получали благословение церкви и правили именем Бога. Но верховенство оставалось у духовной власти, что выразил папа Григорий VII: «Ясно, что церковь должна быть свободной от государства. Более того – папа выше царей земных… Папа, никому не подсудный, может низлагать императоров и требует от государей целования его ноги» (цит. по: 12, с. 210). И он утвердил это положение, добившись униженного покаяния императора Священной Римской империи Генриха IV в Каноссе (1077 г.).
Конечно, верховенство католической церкви над светской властью утверждалось в Европе с переменным успехом, а в XV–XVI вв. монополию католического Рима и вовсе расколола Реформация. Но на Руси духовная власть была всецело подчинена монарху, и те, кто ставил это под сомнение – как митрополит московский Филипп II, перечивший Ивану Грозному, или через сто лет патриарх Никон, воспротивившийся царю Алексею Михайловичу, – поплатились за это свободой