Труды по россиеведению. Выпуск 5. Коллектив авторов
1950 – Салехард, Тайшет; 1951 – Джезказган, Сахалин; 1952 – Вожель (Коми АССР), Молотов (Пермь), Красноярский край; 1953 – Воркута, Норильск, Караганда, Колыма; 1954 – Ревда (Екатеринбург), Карабаш (Урал), Тайшет, Ренготы, Джезказган, Кенгир, Шерубай, Нура, Балхаш, Сахалин; 1955 – Воркута, Соликамск, Потьма.
Вот – главная хронология для нового учебника русской истории – хотя и неполная – у нас еще много страниц бессмертной славы в ХХ в. И мы не имеем права в этот раз сдать страну наследникам Дзержинского. «В последние годы жизни Сталина Особые лагеря, учрежденные в 1948 г., превращались в очаги политического сопротивления. Здесь были собраны осужденные по 58 ст. УК, т.е. за «антисоветскую» или «контрреволюционную» деятельность. Засилью уголовников скоро пришел конец. Постепенно рождалась мысль о необходимости объединения ради сопротивления и завоевания попранных прав. В скором времени заключенные договорились об уничтожении осведомителей, затем начали вставать на защиту товарищей.., дальше – больше»54. А.И. Солженицын пишет: «И мы, освобожденные от скверны, избавленные от присмотра и прослушивания, обернулись и увидели во все глаза, что тысячи нас! Что мы – политические! Что мы уже можем сопротивляться!»55
Я повторяю вслед за этим удивительным человеком: мы уже можем сопротивляться. Мы обязаны сопротивляться. Иначе все эти бесчисленные жертвы, это ни с чем не сравнимое мужество отчаяния окажутся лишь памятью, но не животворящим источником настоящего и будущего. Тем более что мы – я обращаюсь к своему поколению, родившемуся в поздние сталинские годы и сразу же после его смерти – должны помнить о своем историческом долге, еще не оплаченном:
«Когда у роковой черты / Я обживал углы подвалов, / И зону вечной мерзлоты, / И малярийный зной каналов, / Когда, угрюмый нежилец, / Я только верою и выжил / И в мир вернулся наконец, – / Я словом погребенных вышел. / Я – прах, и если говорю, / То говорю по праву мертвых, / На мясо списанных зверью, / В цементный порошок истертых. / Я – пыль заводов и полей, / Просеянная сквозь решёта / Статей, этапов, лагерей, / Бараков и могил без счета – / Я – персть земли, и если персть / Глаза неплакавшие колет, / Не говорите: это месть, / Скажите: мертвые глаголят! / И не стращайте! Что конвой, / Кому сама земля охрана! / Я – вдох один, но выдох мой – / От Соловков до Магадана!» (Олег Чухонцев)56.
Вот наш Манифест, вот наше право («по праву мертвых») – говорить и действовать. Вот мой историческим оптимизм.
…Казалось бы, наконец поставлена точка. И то, что хотелось сказать, сказано (в меру умения…). Но еще о нашем Четырнадцатом. Он все смешал и одновременно расставил по местам. Стало ясно: завершился какой-то период истории. Какой? – Хронологически, видимо, четвертьвековой. От весны 1989-го (I съезд народных депутатов СССР), когда мы впервые ощутимо вдохнули воздух свободы, и до весны 2014-го, вернувшей Крым Российской Федерации и закрывшей для русских (надеюсь, все же на время; вопрос в том: на месяцы, годы или..?) тему «свобода». Когда-то по Брестскому миру Ленин отдал часть
Геллер М., Некрич А. Утопия у власти: История Советского Союза с 1917 года до наших дней. – Лондон: Overseas Publications Interchange Etd., 1989. – С. 549.
Солженицын А.И. Архипелаг Гулаг. 1918–1956: Опыт художественного исследования. – Т. 3: – М.: Центр «Новый мир», 1990. – С. 54.
Чухонцев О. Когда у роковой черты // Мемориал: Стихи. – Режим доступа: rvles.ieie.nsc.ru›~parinov/svecha/stichi.htm