Черная моль. Андрей Юрьевич Агафонов
и на глазах у равнодушных полицейских сворачивает в лабиринт контейнеров, ждущих погрузки.
***
– Хорошо, а что в этом… во всем этом… такого уж замечательного? Объясните мне, Паоло, если бы вы не верили, вы были бы хуже, чем сейчас? Вы бы готовили хуже, чем сейчас? Вам не кажется, что вы просто навесили на себя что-то лишнее… кстати, вы же вериги не носите?
– Нет, Хелен, – они спорят уже давно, Паоло разгорячился, – и самобичеванием не занимаюсь, раз уж вы об этом.
– А целибат? – она прищуривается.
– Это очень… упрощенное представление! Вы же умная женщина!
– Спасибо, – она насмешливо кивает.
Он вскакивает, собираясь уйти.
– Еще вина? – небрежно интересуется графиня.
Он вздыхает. Смотрит с укоризной. Она отвечает совершенно невинным взглядом.
***
Давешний беженец идет по виа Маргутта. Прежние обмотки сменила униформа туриста – черные очки, светлые полотняные штаны, футболка, парусиновый жилет со множеством карманов, бейсболка. На шее болтается дорогая Лейка.
Он поднимается по ярко освещенным ступеням к дверям отеля.
– Синьор? – улыбается красными губами девушка в черном платье.
– Синьор Джакомо ди Колонна, – брюзгливо роняет беженец, – у меня забронирован люкс с окном во двор.
– Вы без багажа? – она протягивает ему конверт с пластиковым ключом от номера, но рука замирает в воздухе.
– Он приедет позже, – гость замечает маневр с ключом и снимает очки. В широко расставленных зеленых глазах пляшут огни вечернего Рима, – что-то не так?
– Бенвенуто, синьор ди Колонна! – Она отдает ему конверт.
***
– А я не понимаю, когда люди говорят: «мы – католики!», потому что они молятся, а потом выходят на улицу и тут же забывают об этом. Вы можете молиться, поститься, носить власяницу, но в вас нет веры, если вне всего этого вы не христианин. Если вот здесь вы – верите, а здесь – просто живете. Если вы любите вино, вы любите его всегда. Если вы любите Христа, вы любите его всегда.
Паоло оживленно жестикулирует. Елена любуется его жестами. Любуется им.
– И моя работа, раз уж вы спросили (она закатывает глаза), это и есть молитва, это мое дело, которое я делаю на глазах у Бога, и мне стыдно было бы делать его хуже, чем я могу.
– То есть вы гений, потому что стараетесь больше других?
– Хелен! Представляете, как прекрасна была бы жизнь, если бы каждый старался так, словно Бог наблюдает за ним!
– Вы меня соблазняете!
– Что?
– Ваша вера. Вы хотите соблазнить меня!
– Хелен! – он осекается и вновь садится на оттоманку рядом с ней. – Я не хочу… соблазнить вас. Я хочу вас…
– Да? – оба вдруг начинают говорить почти шепотом.
– Я хочу, чтобы вы были счастливы. Чтобы вам было лучше.
– Почему, Паоло? Мы едва знакомы.
– Потому что вы прекрасны. Обворожительны. Душой и телом, – он дрожит.
Придвигается