Полгода до правды. Маргарита Паниотова
хватало.
Мы жили в мелком городишке с населением меньше ста тысяч человек, больше похожем на большую деревню, известным всей России под названием «Мухосранск». Притом, что это был не самый благоприятный город, мы ещё жили в его самом неблагоприятном районе. И на улице, канонично именуемой «Зажопинка», за которой большой овраг и городская свалка, наш дом больше напоминал сарай. Мы были вынужденными переселенцами. И мой отец пил. Со всеми вытекающими из алкоголизма последствиями вроде вылетов с работы, семейного казнокрадства, скандалов и драк с женой. Мне было около восьми лет, когда я бросилась на него с ножом, чтобы разнять их. С тех пор я не нашла в себе возможности любить его. Да и он не особо старался заслужить моё расположение, то и дело раздавая мне подзатыльники или высыпая на голову мусорку, если я её во время не вынесла. Мама всегда восклицала: «Не бей ребёнка по голове – мозги выбьешь!», но на мусорку у неё аргументов не нашлось. Может тогда в моей голове и начали плесневеть остатки не выбитого разума.
В девять лет я окончательно возненавидела бедность и водку. После рождения моей сестры мама стала болеть на нервной почве. Ей даже поставили рассеянный склероз наши гениальные врачи во главе с заведующей неврологическим отделением местной больницы, спрогнозировавшей маме скорую инвалидность. Спустя время диагноз опровергли по МРТ1 областные специалисты, а упёртая заведующая продолжала настаивать, что на такой ранней стадии ещё невозможно увидеть проблему. Около года мама вообще не могла работать, и нам попросту нечего было есть. Но это совершенно не значило, что отцу нечего было пить. И когда мы мыли бутылки в дни приема стеклотары, чтобы купить какой-нибудь еды, отец говорил: «Что бы вы без меня делали!». Хлеб стал поистине всему главой, а хлеб с маслом – лакомством. Вкус мяса же я почти забыла, иногда напоминая его себе оставаясь на обед в гостях у подруги Насти, жившей по соседству. Но такой наглости я набиралась редко, так как и они жили небогато, поэтому была очень тонкой и звонкой, а школьная медсестра то и дело искала у меня дистрофию с глистами. Какая-то дальняя родственница из Израиля присылала нам посылки с ношенной одеждой, и я радовалась этим «обновкам». Чтобы вы понимали, насколько район был неблагоприятен, сообщу что мне даже не особо приходилось стыдиться своего положения в школе. Я просто считала дни до своего восемнадцатилетия, чтобы уехать в Москву.
А пока нам с Настей было уже лет по двенадцать, когда, прогуливаясь от стадиона, мы наткнулись на шатающуюся старшеклассницу, попросившую у нас сигарету. Мы ответили, что не курим, но её такой ответ не только не устроил, но, кажется, задел за живое.
– А чего это вы не курите? Чё правильные штоль больно? – она наклонилась к нам корпусом, так что я почувствовала запах как от моего ближайшего предка, и увидела зрачки размером почти во весь глаз. От этого зловеще-зомбированного взгляда пробежала дрожь по всему телу, хотя не ясно было даже на нас ли
Магнитно-резонансная томография