Свойство очаровываться миром. Дмитрий Красавин
из вас. Спрашивать буду в алфавитном порядке. Для экономии времени выходить к доске не надо. Поднимаетесь из-за парты и продолжаете читать с того места, на котором остановится предыдущий ученик. Всем понятно?
Класс, предчувствуя недоброе, молчал.
– Агапов, начинайте.
Володя Агапов поднялся:
– С чего начинать?
– «Блек энд уайт». Начинайте с начала.
Володя, глядя в окно, начал тихим голосом монотонно бубнить себе под нос:
– Если Гавану окинуть мигом рай-страна страна что надо под пальмой на ножке…
– Садитесь, Агапов, – двойка, – оборвала учительница его бормотание.
– Почему двойка, я все до конца могу наизусть рассказать.
– Не надо. Вы издеваетесь над поэтом. У него каждая строка значима, каждая строка – событие, бомба! А вы их, как пономарь, гнусавите. Я такого чтения не принимаю!
Она поставила отметку в журнал, назвала следующую фамилию, и – закрутилась карусель.
Каждый вставал, испуганно глядя на учительницу, читал пять-шесть коротких строк, она его останавливала, ставила оценку, поднимала следующего. Те, кто плохо заучили текст, получали двойки, выучившие назубок, даже не бубня под нос, выше тройки не получали.
Я лихорадочно пытался вычислить, какие строки необходимо выучить, чтобы выпалить их наизусть, когда дойдет очередь до меня. Самое начало «Блек энд уайт» я запомнил еще на перемене, поэтому, перевернув страницу, стал усиленно заучивать окончание, но когда сразу троих подряд посадили с двойками за незнание, понял, что моя очередь подойдет ближе к середине текста.
Я перевернул страницу назад и уткнулся в середину текста: «Одно-единственное вызубрил Вилли…»
– Красавин, – раздался через пару минут голос учительницы.
Похоже, мне повезло. Пять следующих строк, которые надлежало читать, я уже, подобно Вилли, вызубрил. Важно было читать их как можно медленнее, чтобы не дошло дело до шестой строки.
Я встал. Поправил галстук, одернул пиджак, поднял голову, откашлялся, зачем-то вытянул вперед правую руку и, глядя в глаза учительнице, громко произнес:
– Белый!
Пауза. Перевел взгляд к окну:
– Ест!
Сжал пальцы в кулак, снова разжал, опустил руку и, разворачиваясь всем корпусом, оглядывая класс, выкрикнул:
– Ананас спелый!
На задней парте у окна кто-то, сдерживая смех, тихо прыснул в кулак. Я снова посмотрел на учительницу, снова вытянул вперед правую руку:
– Черный!
Взгляд в сторону окна. Пауза чуть длиннее:
– Гнилью моченый!
Пять строк закончились. Я их растянул по времени на все десять, но вожделенного трояка еще не получил. Из-за спины что-то шептали, пытаясь подсказать, но я не мог разобрать слов. Неожиданно в лабиринтах памяти высветились следующие четыре строки, бегло прочитанные еще на перемене:
Белую работу
делает белый,
Черную работу —
черный.
Я