Культурология. Дайджест №1 / 2018. Ирина Галинская
прошлого людьми, которые вели один и тот же спор по поводу относительно неизменного предмета» (7, с. 18). Кроме того, саму мораль рассматриваем в основном как директорию вечных истин. Показательно, что, несмотря на головокружительный взлет культурной и исторической антропологии в XX в., такие «нормативные» дисциплины, как этика и логика, оставили его для себя почти совершенно неотмеченным.
Впрочем, об одном результате антропологического поворота применительно к интерпретации морали можно говорить вполне определенно. Он касается проблемы ее генезиса. Едва ли не со школьной скамьи нас приучают рассматривать мораль как древнейшую сферу жизни общества, предшествующую сферам правового или политического регулирования. Результатом оказывается представление об исключительной древности как самого феномена морали, так и представления о ней. Это расхожее убеждение обычно разделяют и далекие от вопросов этической теории обыватели, и специалисты, занимающиеся проблемами этики.
С другой стороны, в европейской интеллектуальной традиции, а именно она является предметом исследования Макинтайра, первые попытки теоретической рефлексии и обоснования морали связываются с Античностью (где произошла эмансипация этических знаний). Недаром же обе эти категории (мораль и этика) принято возводить к греко-римскому миру. Но, по Макинтайру, даже это неоправданно удревляет то понятие о морали, которым мы оперируем сегодня. Близкое нам представление о морали, полагает он, возникло относительно недавно. Понятие морали смело можно отнести к категориям ложноклассическим. «В латинском языке, как и в греческом, нет слова, которое было бы правильно перевести нашим “мораль”» (7, с. 56).
Хотя термин «мораль» (moral) и является преемником латинских mos, mores, хотя чисто лингвистически это понятие произведено от «moralis», но все эти латинские понятия слишком далеки от такой современной категории, как «мораль». Латинское mores означает просто «обычаи» и «нравы», так же как и греческое ήθη (в форме pluralis´а). Ближайший предшественник существительного «мораль» – форма прилагательного – «moralis». Можно считать, что это слово изобрел Цицерон. В трактате «О судьбе» он использовал moralis для перевода греч. «ethikos» как «имеющего отношение к характеру». Но, как и «ethikos», «moralis» означает у него лишь то, что «относится к характеру», причем понятому как множество предрасположений к определенному поведению (7, с. 56).
В новоевропейских языках существительное «мораль» произведено от прилагательного «моральный». Значение этого существительного в литературных пассажах – «практический урок», «жизненное наставление» («полезное извлечение»). И то, что в нашей «морали» связано с представлением о ней как о чем‐то практическом, полагает Макинтайр, гораздо ближе к латинскому значению. Только в XVIII столетии понятие морали приближается к универсальному нормативному значению, разделяемому большинством из нас теперь. Но характерно, что перед этой нормативной