Железный ветер. Геннадий Ананьев
себя в горячке боя. Хотя не новичок, не первый год на границе. И все же позиция у него похуже. Отсюда, сверху, сподручней бить, да и ямка так кстати подвернулась…
Теперь влево решил проползти Богусловский. И коноводу помочь.
Удачным оказался и второй выстрел. Теперь четверо против двоих.
Ошибался Богусловский: коновод тоже скосил одного, когда тот попытался, стремительно вскочив, убежать в лес. Только и сам не уберегся: впилась пуля в руку повыше локтя. В голову предназначалась, да чуть-чуть занизилась.
Хоть и терпимая рана, особенно когда перетянул ремнем руку, но меткости той не жди. Да и позицию менять теперь несподручно. Один выход: чаще стрелять, прижимая бандитов к земле, привлекать на себя огонь, чтобы начальнику отряда вольней было действовать.
Богусловский сразу, как только коновод зачастил с выстрелами, понял, что ранен тот. Пренебрегая опасностью, поспешил влево (повтор действий чаще всего оправдан своей нелогичностью) и выстрелил. Откатывался в ямку под злобный мат раненого и угрозу его хриплую:
– Кишки выпущу!
Михаил и до этого не сомневался, как стали бы лютовать враги, попади он им в руки. Подумать и то страшно.
Вновь пополз влево – еще один повтор. На этот раз более удачный. Замолк навечно еще один нарушитель.
Изменили, однако же, тактику оставшиеся в живых бандиты – открыли огонь все по коноводу, который стрелял с одной точки. И успел он после этого огрызнуться только двумя выстрелами. Пустыми выстрелами…
Один остался Богусловский. Против двоих здоровых и одного раненого. Любая оплошность, и – конец. Хорошо, если сразу смерть. А если ранение? Похолодело все внутри от одной мысли об этом.
«Дерзну еще раз, потом менять позицию придется…»
И вновь покрался влево. Понимая, что взгляды тех, кто лежит на поляне, впились сейчас в малинник и вправо и влево от ямки. Еще метр, еще полметра…
«Что на рожон лезть?! Метров на тридцать в сторону – верней будет…»
Пополз по тропе, промятой в малиннике медведями, вначале в тыл, а затем почти по самой опушке малинника подкрался к краю поляны.
И в самом деле, неподвижно лежали нарушители с примкнутыми к кобурам маузерами и не сводили глаз с того места, откуда он стрелял прежде. Боясь, чтобы не почувствовали нарушители его взгляда, он в то же время тщательно, как, бывало, делал на стрельбище, когда хотел переубедить незадачливого пограничника, что не винтовка плохо пристреляна, а мастерство подводит, выцеливал ближайшего к нему врага.
Выстрел и – моментальный рывок в тыл. В мертвое от пуль пространство, а затем стремительный бег по медвежьей тропе через малинник и вновь улиточное продвижение к огневой позиции, совершенно новой, на левом краю малинника.
И какая удача: валун, вросший в землю! Прекрасное укрытие. Справа можно один выстрел сделать и слева – один.
Оглядел поляну. Убитые на ней и раненый. Похоже, обессилел вконец – тужится поднять голову, но она клюет траву.
«Отвоевался! Но где последний?!»
Не видно