Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье. Федор Иванович Панфёров
опустив голову на подушку, повторил:
– Маманька моя!..
А Елена в это время уже звонила в город, бессознательно радуясь возможности еще раз переговорить с Акимом Моревым. Как-то она позвонила ему – это было в начале апреля, – чтобы сообщить: под бронею льда пало семьдесят восемь коней, больных анемией. Аким Морев тогда вместе с ней погоревал. На днях еще раз звонила, прося его приехать: «У нас степи цветут. Все пламенеет тюльпанами». Чаще звонить не имела возможности: телефон стоял на центральной усадьбе совхоза, в сорока километрах от фермы… А теперь представился случай, и Елена, волнуясь, думала: «Он, конечно, сидит у себя в кабинете… Секретарь обкома… Для меня он не секретарь… Для меня – Аким! Мой хороший Аким! Но ведь не скажешь ему этого по телефону. А сказать хочется! Очень хочется!»
Как и всегда, Елена натолкнулась на Петина.
– Аким Петрович выехал в северные районы области. Будет через три-четыре дня, впрочем, может, и сегодня вечером.
Елена сообщила о болезни сестры и о том, что Иван Евдокимович просит прислать профессора. На что Петин ответил:
– Профессора подыщу. Позвоните погодя.
– Передайте, пожалуйста, Акиму Петровичу мой самый теплый привет.
«Что это?.. Привет, да еще теплый?» – не в силах уяснить себе отношений Елены и Акима Морева, подумал Иван Евдокимович, ожидая ответа о приезде профессора, но Елена уже входила в комнату, возбужденно поблескивая глазами, чему-то радуясь.
– Вы что же профессора-то? – спросил он.
– Слышите, очнулась: свой профессор приехал, – показывая на соседнюю комнату, где находились Анна и ее сын Петр, проговорила Елена. – Идите туда, Иван Евдокимович, – посоветовала она и ушла на кухню.
Здесь, уткнувшись разгоряченным лбом в прохладное стекло, она с надеждой подумала: «Выехал. Наконец-то. Северные районы области – это не Северный полюс. Непременно заедет ко мне… и я стану его женой. Женой!»
Иван же Евдокимович, войдя в комнату Анны, как-то сразу стушевался, увидав у постели долговязого юношу с гладко причесанными волосами.
Анна несколько секунд просветленно смотрела на академика, затем, обращаясь к сыну, взволнованно прошептала:
– Не писала тебе, Петя, думала: приедешь, увидишь и сам рассудишь. Ну, вот и суди!
Петр взглянул на академика, потом на мать. Щеки у него вспыхнули.
«Не примет: уж больно отца-то своего любил», – мелькнула у матери мысль.
А Петр медлил, глядя куда-то в сторону. Да, в нем боролось уважение к академику с любовью к отцу, что погиб на фронте под Москвой, к тому мастеру-столяру, который построил вот этот домик и так любовно разукрасил его резьбой.
– Петя, – еле слышно позвала Анна, готовая снова впасть в забытье.
Сын быстро поцеловал ее, затем шагнул к окаменевшему академику, собираясь его обнять, но постеснялся и сказал просто:
– Всегда уважал вас как ученого, Иван Евдокимович. Теперь любить буду… и не только потому, что подчиняюсь желанию матери. От сердца любить буду.
На