Странная эмиграция. Vysheslav Filevsky
Чувство голода не оставляло Ладислава всю жизнь. Он даже один раз к врачу с этим приходил.
– На что жалуетесь?
– Доктор, есть всё время хочется, – со слезами высказал заветную боль Ладислав. – И врач с сестрой схватились за бока… «Им бы так!»…
Нацистских прислужников, таких, как Ладислав, называли «хиви» от немецкого слова hilfswilliger, то есть «желающий помочь». После крушения Третьего рейха судьбы хиви сложились по-разному. Среди них были и расстрелянные, и отбывающие немалые сроки…
Ладислав убоялся, смалодушничал, то есть. Попав в лагерь для перемещённых лиц у союзников, согласился на выезд в Южную Америку. Там пришлось работать, как и большинству, на плантации за гроши. Но, будучи телесно сильным, Ладислав выдержал. Смог удачно жениться и вышел из непроходимой нужды.
Родину Ладислав любил. Поэтому и с дочкой, и с внучкой общался на родном языке. Так Лусиана и выросла двуязычной. Поэтому, когда судьба семьи снова переломилась, умерли родители и она оказалась кормилицей хворой матери, Лусиана поняла, что у неё один выход – использовать знание языка дедушки. Места переводчиков в её городе были прочно заняты. И тогда она приняла непростое решение. На 90 дней уезжала за океан, а затем на девяносто же возвращалась. И так далее.
Заработанного хватало. Лусиана трудилась в одиночку. Сведения о себе в Интернете не размещала. Но находила работодателей самостоятельно, в сети. И, познакомившись с рынком и местными условиями, брала с них по обстоятельствам. С некоторых – откровенно много: с тех, которые, по её мнению, зажрались… Оплата была в несколько раз выше, чем на родине…
Бывали случаи, когда зажратые предлагали ей содержание. Но она отказывала. Потому что хотела оставаться свободной… Этого обычно здесь не понимали. Однако воздух свободы был слишком сладок для Лусианы, чтобы заменить его на золотую клетку.
Работодателей же предпочитала пожилых – по самым разным причинам. Прежде всего, им было не надо многого. Таким образом, в день вполне можно было пообщаться с тремя, не напрягаясь особо. Во-вторых, как она обнаружила, мужчины около шестидесяти оказывались зачастую душевно более сохранными, чем молодые.
С чувственно тупыми, скажем, тридцатилетними Лусиане было труднопереносимо так, что – ни за какие деньги. Тупость угнетала её, как могильная плита. Жёсткость же для молодых оказывалась необходимым условием для делания денег. А это в современном мире было главным. Поэтому и для жаждущих женского тела состоятельных молодых мужчин жёсткость была естественна. А вот по-человечески приятные добряки, кому приятно было бы отдаться, неминуемо оказывались несостоятельными. Делячество и доброта не совмещались. Добряки ныли. И Лусиана не могла их утешать. Потому что утешение должно было бы состоять в склонении к жёсткости. А душевная чёрствость вызывала у Лусианы выраженное отвращение…
К пожилым её отношение было с дочерним оттенком. Отец Лусианы умер рано. А дедушка был с ней достаточно суров. И Лусиана восполняла то, что недополучила