Номах. Искры большого пожара. Игорь Малышев
вопрос имею, – взгляд его, только что пьяноватый, отвердел.
– Ну? – пригласил Нестор.
Федос отодвинул в сторону стакан, обломки хлеба, наклонился к Номаху, дыша луковым перегаром.
– Пошли сейчас белых резать, а? – жар от него шёл, как от печки. – Хорошее дело выйдет!
– Ты сдурел, что ли? – искоса посмотрел Номах. – Сам же говорил, люди устали. Неделю в седле…
– Наплюй, что я говорил. Белые нас не ждут сейчас. Так?
Номах потёр небритую щёку.
– Может, и не ждут. Они мне не докладываются, – ответил с неизвестно откуда взявшимся раздражением.
– Да брось! Уверены, что выдохлись мы. Потому и пулемётные гнёзда толком не обустроили. Ну? Разведка ведь что сегодня доложила?
– Разведка, случалось, только что второго пришествия не обещала…
– Да, нет же! Батька, слушай меня! Дело говорю.
– Ты и под Рыбацкой неплохие песни пел.
– И что? Ну, было. Забыли.
– Забыли? Что забыли? Как ты чуть в окружение не попал? Как ты три сотни хлопцев у белых под пулемётами оставил? Это забыли? Забыл, я те напомню! Уйди, Щусь, слышать тебя не хочу! – распаляясь, крикнул. – Уйди к бесу!
Аршинов тронул его за плечо.
– Спокойней, Нестор.
– Да спокойный я… – дёрнул тот рукой.
Помолчали, глядя в стол.
Номах потёр слипающиеся глаза.
– Батька, пошли белых резать, – предпринял ещё одну попытку Щусь. – Христом-богом прошу, пошли! Не ждут сейчас они удара! Чем хочешь тебе клянусь. Памятью матери-покойницы!..
Он порывисто вытащил из-под рубахи медное кольцо на чёрном шнурке.
– Её кольцо. Когда от тифа померла, сам с её руки снял. На шее вместо креста ношу.
Он поцеловал тусклый медный изгиб.
– Самое время сейчас, клянусь, – почти умоляюще посмотрел на Номаха.
– Закончили разговор, – твёрдым голосом сказал Номах.
– Эх, батька…
Щусь, не скрывая недовольства, пошёл на своё место.
Снаружи на подоконник запрыгнула трёхцветная, похожая на имперский флаг, кошка. Повела чёрным носом, сморщилась от табачного дыма.
Номах выудил из глиняной миски куриную кость с остатками мяса, бросил в сад. Кошка, извернувшись в прыжке, на лету поймала её и исчезла в окне.
– Нет зверя ловчее кошки, – сказал Каретников, провожая её глазами и переводя тяжёлый и внимательный взгляд на Номаха. – Никогда своего не упустит.
– Угу. Налей мне, Карета, последнюю, да я спать пойду.
– Что так рано?
– Устал. А ты не устал, что ли?
– А это смотря для чего. Если хорошо гулять, так и месяц не спать можно.
– Да я уж вижу…
Номах опрокинул стопку, закусил разомлевшим в тепле обрезком сала.
На улице он собрал сохнущие на перилах крыльца попоны и пошёл в сад.
Облетающие лепестки вишни падали на его лицо, лёгкие, словно прикосновения девичьих пальцев, не давали уснуть.
Со всех концов села доносились смех и визгливые голоса гармошек.
– Сил