Чебурек пикантный. Забавные истории. Жан Висар
назидательно отчитывал меня дядя Акакий, – на фронте мне жизнь спас, а я должен от его сына такое бесчестие терпеть! Самовольно уехать! Сейчас же садитесь и пейте водку! И чтобы я об этом больше даже и не слышал!
Приходилось подчиняться…
После этого нам вообще запретили тратить какие-либо деньги, даже и на подарки. Существовать и дальше в таком жутком состоянии было уже просто невозможно. И мы опять стали молить о пощаде – уже очень хотели уехать.
И, наконец, еще через пару дней нас, нагруженных баулами с фруктами, орехами и всякой другой грузинской вкуснятиной, да еще и при оставшихся нетронутыми карманных деньгах, посадили прямо в машину, привезли прямо в аэропорт, провели через депутатский зал прямо на поле, собственноручно посадили прямо в самолет и отправили прямиком в Москву.
Последнее, что мы видели из иллюминатора – это, как растроганный дядя Акакий смущенно протирает стекла своих очков огромным носовым платком, а тетя Ксения, не стесняясь, плачет навзрыд. Отдых на Юге в тот летний сезон безусловно удался…
А теперь вернемся опять к нашей музыкальной теме. Где-то много позже, уже под Новый год, я, перебирая свои пластинки, вдруг случайно задержал взгляд на одной из них. И какое-то, до селе неведанное мною чувство непонятного восторга вдруг охватило меня всего. Предчувствие чего-то давно забытого и бесконечно возвышенного теплой широкой волной наполнило душу предвкушением райского блаженства. Просто чудо какое-то! Даже голова закружилась и в ней, где-то в самом низу, в бездонной ее глубине тихо заиграла божественная музыка…
Вы, наверное, такое тоже ощущали. По-французски это называется дежа вю, что на русский непереводимо. Это слово означает редкие моменты жизни, когда, ни с того, ни с сего, вам вдруг начинает казаться, что все, что с вами происходит, когда-то уже было. Вдруг вспоминается, что когда-то вы точно также держали в руках именно эту пластинку, причем в этом самом месте и с таким же приятным вожделением. Самым удивительным было то, что это была самая обыкновенная пластинка, какая-то банальная классика – не то Шопен, не то Брамс. Такой музыки я, к стыду своему, никогда не понимал, а потому и не любил. Единственно, что мне тогда нравилось – это классический джаз, типа Гленна Миллера из «Серенады Солнечной долины», помните: «Пабара-ра, пара-ра рара рара рара, – пабара-ра…
Нет, согласитесь, – классический джаз – это все-таки вещь! Хотя и все эти Брамсы – может быть тоже, особенно для тех, кто понимает… Я разве спорю…
Именно поэтому я так тогда удивился, что на мгновение даже подумалось – вот оно! Пришло, наконец! Волшебная сила искусства сама пробила брешь в моей толстокожей, скабрезной и заскорузлой душе. Меня так разобрало, что в тот момент я просто вожделел то, что лежало передо мной…
Дрожащими руками, и чуть не разорвав конверт, я буквально вытряхнул из него эту так возбудившую меня пластинку, и моя восторженность мгновенно нашла свое объяснение…
Какая