Мышка Йоле. Часть 1. Елена Слынько
Tanzer)
Любовь – это волшебство, которое невольно совершает чудо.
(Андреас Тенцер)
Ну почему они просто не оставят её в покое! Она дико устала от всех манипуляций с её несчастным телом. Её слишком часто кололи, осматривали, опять кололи, крутили и вертели, перекладывали с боку на спину и обратно, перевязывали, массажировали и что самое плохое – постоянно разговаривали. Слова сливались в монотонный надоедливый гул, от которого можно окончательно сойти с ума. А не сошла ли уже? Йоле мечтала о том, чтобы все онемели, стали неподвижными, чтобы наступила тишина, и её оставили в покое. Она искала и не могла найти причину, по которой ей следовало цепляться за свою никчёмную и изуродованную жизнь.
Прошло ещё несколько суток или несколько лет и люди из полусна или бреда явно рассчитывали на её выздоровление, да и самой почему-то, непонятно с чего захотелось немного пожить, по-новому. Как по-новому? Зачем? Она осталась одна во всей Вселенной! Даже крёстный бесследно пропал, возможно, тоже погиб. Опять всплыли боль и безысходность, одиночество и дикая неуёмная волчья тоска, рвущая сердце на кровоточащие куски. В покое не оставят, это ясно. Решить, что делать дальше, мешало спутанное сознание и разговоры. Глюк-Вельден замучил, рассказывая истории, которые она не слушала, не понимала ни слова из сказанного. А он всё рассказывал и рассказывал. Потом что-то спрашивал, держа за руку или гладя горячей ладонью по щеке. От этого становилось только хуже, хотелось разреветься навзрыд. Сосредоточиться просто невозможно, ладно пусть пока всё идёт, как идёт, а там посмотрим. Психушка или кладбище, или одиночество среди людей – вообще всё одинаково! Затем опять провал на несколько минут или лет.
То, что Королёвы и Вельден настоящие вроде как, а не плод затуманенного разума, её вообще не обрадовало, а скорее добавило мучений. Как им ещё объяснить, что ей не нужны их внимание и забота! Ей уже ничего не надо, кроме тишины и чтобы прекратили свои попытки вернуть к жизни. Руки привязали к поручням кровати, чтобы не отрывала датчики и не выдёргивала катетеры. И Йоле превратилась в медузу, абсолютно безразличную ко всему происходящему. Она даже перестала открывать глаза, стало абсолютно безразлично, где находится и кто рядом. С ней пытались работать психолог и психиатр – ушли, не достучавшись. Включали музыку, разные треки её любимых групп – ноль реакции; читали обожаемые ранее стихи Шиллера, отрывки из Шекспира, рассказы Булгакова и Бунина – ничего. Даже кто-то наигрывал на гитаре что-то смутно знакомое.
А потом приснился странный волшебный сон. Ей приснились папа и бабушка Иоланда. Бабуля плакала и выталкивала её из круга притягательного золотого света, где стояла сама. Йоле никак не могла перешагнуть границу.
А папа подошёл, погладил тёплой мягкой невесомой рукой по щеке и сказал очень тихо:
– Доченька, девочка моя, Мышка, не надо. Не пришло твоё время.
– Папочка, я так устала. Мне страшно и больно! Я хочу к тебе и бабушке. Я уже отомстила