Кордицепс. сергей михайлович жолудь
проходил мимо этого гнилого, выцветшего на солнце, куска железа, хотя, возможно, он перепутал. Многие здешние дворы завалены подобными мертвяками.
– Не знал, что ты водишь,– буркнул для приличия писатель.
– Я не вожу,– вставив ключи в зажигание, ответил Патош.
– Тогда, чья это машина?
– Это машина Бэ.
– Бэ? Даже не буду спрашивать, кто это. Лучше, скажи, зачем ты меня сюда притащил?
– Я должен тебе кое-что рассказать, но ты не поймешь. Для того, чтобы ты понял, я должен тебя кое-куда отвезти, а для того, чтобы кое-куда тебя отвезти, я взял машину у Бэ.
Все как всегда, ничего нового. Писатель тяжело вздохнул и не менее весомо выдохнул. Раньше он проще воспринимал подобный словесный бред, теперь подступало. Возможно, терпение тоже умеет стареть. Вспомнились бабули на остановке, и их нервозное поведение теперь казалось не таким уже и смешным.
– Кстати, я слышал, ты стал писателем,– продолжал Патош.
– Это слухи.
– Здорово, тогда у меня есть для тебя хороший сюжет.
– Мне не интересно.
– Все равно, я рад тебя видеть. Кстати, на этой машине когда-то ездил сам Папа Геде.
– И кто это?
– Хахаль Бэ. Я ей всегда говорил, что она не умеет выбирать мужчин. А могли бы сейчас сидеть в "мерседесе".
– Послушай, Патош, – пытаясь сдерживать себя в руках, начал писатель,– я тоже рад тебя видеть, но у меня, правда, очень много дел, давай в другой раз пообщаемся с тобой, с Бэ, с хахалем Бэ, с собакой Шариком и Бобом Марли.
Он не замел, как взвинтил в конце темп и сам очень удивился озвученному списку. Видимо, неадекватность Патоша передалась ему воздушно-капельным путем. Хотя последний ничего не слушал, а только тихо шептал:
– Кордицепс. Кордицепс.
Писатель замолчал еще больше. Но молчание это было настолько вопросительным, что даже Патош поспешил объясниться:
– Кордицепс – это стоп-слово. Знаешь, в сексе такое практикуется, когда один из партнеров чувствует, что…
– Ясно. Я понял. Но при чем здесь секс?
– Это наше с Бэ стоп-слово.
– Да, кто такая Бэ?!– не выдержав, взорвался писатель.
– Привет, – донесся с заднего сиденья тихий нежный женский голосок. – Это я.
То ли от неожиданности, то ли от страха писателя чуть одернуло, и он головой ударился о стекло боковой двери. Больно, звонко, почти до искр в глазах. Девушку на заднем сидении ему рассмотреть не удалось. Запомнился лишь только расплывчатый образ более схожий на чью-то тень в жаркий полдень. Он почувствовал противный, но сладковатый аромат на своем лице. Ощутил руку, сильно придавившую губы и нос. Сводило дыхание, глаза закрывались, хотя сознание еще не покидало тело, а реагировало на вмешательство интересными оценками, вроде: нас пытаются усыпить; членовредительства не отмечено; сопротивляться бесполезно. После наступила тишина. И не было в этой тишине ничего.
III
Огненный жар облизывал все лицо. Казалось, даже