Бессердечная. Марисса Мейер
к себе чересчур строги.
– Я хочу быть лучшей.
Мэри-Энн положила руки на плечи Кэт.
– Вы и так лучшая. И я еще раз прикинула: затраты, стоимость аренды лавки господина Гусеницы, ежемесячные расходы, стоимость продуктов в пересчете на нашу суточную выработку, и цены.
Кэт зажала уши.
– От твоих цифр и математики вся радость уходит. Ты же знаешь, у меня от них голова идет кругом.
Мэри-Энн, фыркнув, подошла к платяному шкафу.
– Вам же не трудно сосчитать, сколько в стакане столовых ложек. Так это почти то же самое.
– Нет, это совсем другое. Потому-то ты мне и нужна в этом деле. Мой изумительный, рассудительный и умненький деловой партнер.
Она стояла спиной к Мэри-Энн, но прекрасно представляла, как у той глаза полезли на лоб.
– Где бы это записать, леди Кэтрин? Что ж, я правильно помню, что для бала мы выбрали белое платье?
– Да какое хочешь. – Вся в мыслях об их будущей кондитерской, Кэт вдевала в уши жемчужные сережки.
– Так что же? – спросила Мэри-Энн, выдвигая ящики и доставая из шкафа нижнюю юбку с оборками. Она повернула Кэт спиной, чтобы затянуть шнурки на корсете. – Сон был хороший?
Тут Кэт с удивлением обнаружила у себя под ногтями остатки теста. Вычищая их, она опустила голову, скрывая, что покраснела.
– Ничего особенного, – ответила она, думая о лимонно-желтых глазах.
И ахнула – корсет вдруг резко сдавил ей бока.
– Меня не провести, я всегда вижу, когда вы врете, – заметила Мэри-Энн.
– Ну, ладно, ладно. Да, сон был хороший. Хотя все сны волшебные, не так ли?
– Не знаю. Я пока ни одного не видела. А вот Абигайль как-то рассказывала, будто ей приснился большой сияющий месяц в небесах… а наутро появился Чеширский Кот, и в воздухе повисла его зубастая улыбка. Выпросил блюдечко молока – и вот уже сколько лет мы не можем его спровадить.
Кэт хихикнула.
– Чеширчика я очень люблю, но все же надеюсь, что мой сон сулит что-то поволшебнее Кота.
– А если даже и нет, парочку славных лимонов вы уже получили.
– Верно. И это должно меня радовать.
Но это ее не радовало. Ни чуточки.
– Кэтрин! – дверь отворилась, и в комнату влетела Маркиза, со свекольно-красным, несмотря на толстый слой пудры, лицом и вытаращенными, как плошки, глазами. Всю жизнь матушка Кэтрин пребывала в волнении и суматохе. – Вот ты где, дорогуша! Как, еще даже не одета?!
– Мамочка, Мэри-Энн как раз помогала мне…
– Абигайль, перестань возиться с метлой, скорее сюда! Нам нужна твоя помощь! Мэри-Энн, что она наденет?
– Миледи, мы думали о белом платье…
– Ни в коем случае! Только красное! Ты будешь в красном платье! – Распахнув дверцы шкафа, Маркиза нырнула внутрь и извлекла пышный наряд из тяжелого алого бархата, с необъятным турнюром и декольте, которое мало что оставляло прикрытым. – Да, превосходно!
– Ах, мамочка, только не это платье. Оно мне… мало!
Маркиза смахнула с кровати глянцевый темно-зеленый лист