Сын Эреба. Повесть. Игорь Родин
от качества самой работы, а не внешних данных средства доставки. Впечатление столь внушительное, что уважение к таланту шофёра затмит убогость его агрегата.
В этом шофёр был уверен.
Старик
А я ушаночку поглубже натяну,
И в своё прошлое с тоскою загляну,
Слезу смахну,
Тайком тихонечко вздохну…
Слова Геннадия Жарова
Одна из песен, что звучат в такси
Клиент появился, как и было запланировано, вовремя и именно в том месте, что указал Тамаз. Клиентом оказался худой и невысокий мужчина. Скорее даже не мужчина, а старик, но через окно его в деталях разглядеть было трудно. Старик недоверчиво и с плохо скрываемым неудовольствием осматривал «Оку» шофёра, что должна была доставить его до места. Шофёр терпеливо ждал, пока пассажир налюбуется на утлое судёнышко из Набережных челнов, чтобы в итоге примириться с внутренним «я» и начать путешествие. Наверное, старик любил ездить на более фешенебельных авто.
Наконец, старик закончил раздумья, решился или согласился внутренне и, с усилием, рванул дверь на себя, ловко и легко для его странного усталого и измождённого вида скользнул внутрь на переднее сиденье и тут же утонул в мягкой спинке. Сильно дёрнув за ручку обратно, он прихлопнул дверь, отделяясь от внешнего мира, будто танковый люк закрывал. И сразу стал оглядывать внутреннее убранство.
Шофёр молчал, искоса внимательно осматривая клиента. Тот тоже не торопился, и с интересом переводил глаза то на приборную панель без обязательного складня-иконостаса, то на странного вида флакон дезодоранта, то на серебряную ложечку, свисающую с зеркала заднего вида вместо брелока. Клиентом оказался странный человек. Вроде и старик, только не такой уж и обыкновенный. Ему с лёгкостью можно было отмерить, как шестьдесят пять, так и сорок пять лет. То ли хорошо сохранился, то ли наоборот, жизнь потрепала, это, как посмотреть. Вроде бы и кожа, спалённая солнцем до одубелого сталеварского загара, тянула его года вниз, и морщины, как разрезы большого каньона перерезали лоб, щёки и даже подбородок, смешиваясь там со старыми выцветшими светлыми шрамами, и седина перцем рассыпанная в волосах вокруг большой залысины ото лба отвергала молодость. А вот, однако ж, глаза, живые, чистые и юркие, рот, кривившийся усмешкой бывалого тёртого калача и общая живость, никак не гармонировали с почтенной ветхостью пожилого человека. Чем-то он был похож на самого шофёра. Той же неуловимой текучестью возраста, когда точно определить не удаётся, а всё зависит от конкретной позы, от жеста, от луча, осветившего удачный ракурс. Наверное, нечто среднее, между теми же полтинником и седьмым десятком, подумал шофёр, примерно, пятьдесят пять – шестьдесят. Так же не ускользнули от намётанного взора шофёра синие размытые временем татуировки на первых фалангах и более поздний, красивый цветной жук-скарабей на тыльной стороне правой ладони старика. Золотая