.
«Во-о-н тот лаз в подвал видишь… да не туда зыркаешь, на соседний дом гляди, лапоть!… да, теперь правильно. Чтоб завтра был там, как только фонари зажгутся. Сам туда не лезь, жди меня. Явка обязательна. С хозяином решай сам. По-хорошему, надо бы тебя сейчас забрать к нашим, но… Разобраться надо. Считай, что это проверка – только без обид, понял? А сейчас дуй домой, один на улице пропадёшь, это тебе не квартира».
Одноухий исчез. Рыжик остался там, где был, вздохнул и почесал лапкой за ухом. «Дела…»
Тут холодным сиянием очнулись от спячки уличные фонари, и котёнок сразу же замёрз. Заприметив у дверей подъезда дородную тётку с пакетами, он быстро рванул по ступеням и элегантно проскочил между уверенно попирающими землю ногами, сорвав у их обладательницы невнятное восклицание сентиментального характера. Теперь вверх, вверх – летящим кошачьим аллюром… За спиной ухнуло, загудело и нечто устремилось вслед за ним. Он отчаянно уходил от погони, отталкиваясь в спешке уже обеими задними лапами и пластаясь в пространство передними, и уже достиг было знакомой двери, когда позади лязгнуло, и он понял, что уйти всё-таки не удастся. Оборачиваться не было смысла, и он не стал этого делать – зачем? – чужеродность уже обхитрила его и собиралась забрать с собой. А потом он услышал низкий женский голос: «Так ты у Семёныча теперь обитаешь, пушистик», – почувствовал бесцеремонное прикосновение чужой плоти к своей, сжался – не от страха нет, а от грядущей неизбежности, и… «Какой хорошенький-то, а… Забрать тебя у него, что ли?» Раздался звонок в дверь, и на притихшего у порога Рыжика полились голоса – угрюмый хозяйский и деловитый женский, переросшие вскорости в нешуточную перепалку. «Бирюк непроспавшийся, угробишь ведь животину!» – недуром прорвало наконец женщину, на что ей тут же было прямо указано убираться куда подальше и там кудахтать. Женщина в сердцах плюнула и развернулась восвояси, воинственно потрясая пакетами и едва не зацепив ими при этом котёнка. Тот сидел, плотно прижав к себе окольцованный хвост (чтобы кошек им потом с ума сводить, что ли?) и боялся поднять глаза. «Ну, чего притих, а?» – прогудел над ним Степаныч. – «Заходи, коли нагулялся»
На кухне Рыжика ждали подкисшее молоко и что-то сомнительно-гороховое – Степаныч печалился и мало обращал внимание на качество пищи. Котёнок для вида сунул нос в обе плошки, немедленно умылся и отправился почивать к себе в коробку. И очень быстро уснул, зная, что это лучший способ от всех переживаний и грядущих туманных надежд.
… День он провёл, сидя на подоконнике, боясь, что Степаныч может задержаться и явиться уже после того, как зажгутся фонари. Однако, опасения Рыжика были напрасными. Хозяин пришёл домой вовремя и, открыв дверь, первым делом увидел перед собой сидящего в прихожей котёнка, нервно играющего ушами.
– Тебе чего, хвостатый? – тут же включил мнительность Степаныч, справедливо не поверив в бескорыстное ожидание усатого постояльца. – Смыться, поди, опять хочешь, а? Чтобы потом какая-нибудь дура сердобольная опять мне за тебя выговаривала? Никуда не пойдёшь.
Однако Рыжику было очень надо, правда. Жизнь, волнующая