Под диктовку Альцгеймера. Инна Балтийская
просто заглядение. Антон был высоким блондином с арийски невозмутимым лицом и голубыми глазами, настолько светлыми, что иногда казались прозрачными. У меня же к каштановым волосам прилагались чуть раскосые карие глаза – наверное, где-то рядом с моей семьей пробегали татаро-монголы. У дочек же глаза были карими, и, оттененные длинными белокурыми локонами они казались черными, как горький шоколад. Мамочка считала их невероятными красавицами, и они с Антоном даже подружились на почве взаимного согласия. Тогда мама была еще бодрой молодой пенсионеркой, и легкая забывчивость лишь придавала ей очарования. Свекровь и младший брат антона навещали нас редко – наверное, я не нравилась свекрови, но она это никогда не выражала вслух. Мне казалось, что у меня просто идеальная семья, и иногда даже становилось страшно за свое ничем не замутненное счастье.
И лишь через полтора года, когда девочки немного подросли, а я вышла на работу, обнаружилось, что любовь Антона к порядку не так хороша, как думалось вначале. Любое отклонение от расписания вызывало у Антона приступы гнева, которые выражались не криком, а долгими, выматывающими душу нотациями. Иногда разбор моих полетов длился всю ночь, а наутро я шла в свой институт молекулярной биологии, куда с таким трудом смогла устроиться после биофака, и где меня терпеливо ждали полтора года после декрета, и спала прямо на ходу.
Но до поры до времени я терпела. Моя любовь к Антону была еще жива, к тому же, дочери не чаяли в нем души. Каждый вечер после обязательной сказки он приходил в их комнатку, подтыкал одеяльца и целовал в лобик. Каждую субботу брал обеих девочек и на весь день уходил в какой-нибудь парк аттракционов, велев мне убрать квартиру – разумеется, по всем правилам. Мешать их прогулке мне не дозволялось. А в воскресенье мы гуляли вместе, или выезжали куда-то на природу. Строго по расписанию, и никакой дождь или снег не мог помешать пикнику на озере, если уж он был запланирован на прошлой неделе… Девочки гуляли чуть ли не босиком по снегу, но, как ни странно, особо не болели. Видимо, суровая закалка шла им на пользу. А вот я почти не вылезала из затяжных трахеитов с бронхитами.
И вот два года назад мой научный руководитель, возможно, с моей подачи, занялся исследованием болезни Альцгеймера. Пока причины ее возникновения тонули в густом мраке, но у меня, словно лучик света во мраке тоннеля, появилась слабая надежда. Если можно найти причину болезни, то ее можно будет и вылечить! Возможно, это случиться нескоро, но ведь бывают в жизни и чудеса. Вдруг мою маму еще можно успеть спасти? Вернуть ее настоящую личность, ту милую, слегка легкомысленную мамочку, которая, мне хотелось верить, скрывается где-то далеко, за изрезанным амилоидными бляшками мозгом.
Но пока маме становилось все хуже. Блокаторы нового поколения на нее не действовали, не говоря уж о старом добром Ноотропиле. По вечерам она начала выходить из дому и теряться в пространстве. Добрые люди помогали ей звонить мне с мобильного, который я раз в два дня