«Линия Сталина». Неприступный бастион. Герман Романов
воентехника на черных петлицах, что должен был надзирать за трудом мобилизованных на окопные работы. Руки оторвать бы ему до самых ягодиц за напрасно пролитый пот сотен людей да выдрать шомполами вдумчиво!
Гловацкий резко остановился, разглядывая знакомую местность. Да, точно, здесь он был – пусть нет строений музея под открытым небом, что устроили местные энтузиасты 75 лет спустя, да выставки боевой техники и артиллерийских систем из этой, еще только что начавшейся, не отгремевшей три четверти века назад войны.
Приземистые сероватые бетонные коробки ДОТов Николай Михайлович узнал мгновенно, все же глаз наметан на военные сооружения, сам строил когда-то и окопы рыл не раз. Крайний дот был тогда разворочен взрывом, но сейчас целехонек. Здесь уже трудились стройбатовцы, хорошо копали, по ПУ тридцать девятого, а оттого совершенно неправильно, совсем неподходяще для долговременной обороны, что опыт и этой войны, и других показал со всей своей кровавой очевидностью.
– Лейтенант, подойдите ко мне. – Гловацкий негромко подозвал к себе молоденького командира, русого, такие девчонкам нравятся. А ему совсем наоборот, но распекать командира на глазах подчиненных нельзя, он отвел в сторону и, снизив голос, спросил:
– Вы, наверное, уже много раз в атаку ходили, товарищ лейтенант? Под обстрелом бывали часто?
– Никак нет, товарищ генерал. – Парень ответил так же негромко и с нескрываемым недоумением добавил: – Из училища досрочно выпустили и сразу в часть распределили, две недели назад!
– Послушай меня, запомни – стрелковая ячейка хороша тем, что на ямку похожа. В атаке гадить в такие весьма здорово. От страха наложил в ямку, облегчился, пулеметную очередь переждал – и вперед! Обстрел начнется, и все – взрывы придавят, все запорошит так, что небо не увидишь! Дым, гарь сгоревшего тротила, вонь человеческих потрохов, что в стороны раскидает – все это очень здорово на нервы бьет! Сидишь в ямке, а тебя дрожью крупной пробирает, не знаешь, жив ли кто рядом или ты такой один горемычный из роты остался. А может, приказ какой был, посыльный под обстрелом погиб, а ты не знаешь. Понимаешь меня, лейтенант?
– Кажется, понимаю вас, товарищ генерал. – Тот неуверенно отозвался и оглядел отрытые в шахматном порядке стрелковые окопчики – тех откопали множество, видно, что трудились на совесть. Надо бы еще на страх надавить, да не перед начальством, а перед врагом, пока неведомым, но сильным, если так быстро от границы до псковской земли дошел.
– Тогда ходами сообщений ячейки в один узел обороны свяжи, полная лепота наступит. Рядом с товарищем обстрел легко пережить, ты сидишь куришь, от страха зубами лязгаешь, он писюн гладит, о своей зазнобушке вспоминает, жалеет, что наскоро прощался. Посыльный мимо пробежит весь из себя целый, потому что не по открытому полю несся, а по траншее, пули не в тебя, над головой свистят. Ротный пройдет, словцом крепким подбодрит, а ранят, так в блиндаж унесут, перевязку тебе сделают, а потом по ходам сообщения дальше в тыл