Пока еще здесь. Лара Вапняр
рукав и потащила прочь.
Все пили шампанское на террасе. Дверь на нее была из спальни, так что пришлось миновать длинный коридор и пройти через спальню мимо Вадиковой неубранной кровати. Вика нашла его мятое разномастное постельное белье волнующе неприличным.
Они облокотились на перила и притворились, что любуются видом. Квартира Вадика была на пятом этаже, так что смотреть было особенно не на что. Жара еще не спала, но зато подул теплый ветерок, больше похожий на струю фена, чем на освежающий бриз.
– Можно, я скажу тост? – спросил Боб.
– Конечно, старина, – сказал Вадик.
Глядите-ка, как подлизывает боссу, подумала Вика.
– Вам всем, значит, сейчас сколько? Тридцать восемь-тридцать девять, так? – уточнил Боб.
– Ага, – подтвердил Вадик.
– Эй, мне тридцать пять! – вставила Вика, но Боб ее проигнорировал.
– Это дикий возраст, – продолжил он с чем-то вроде ухмылочки. – Что-то типа пубертата у взрослых. Когда стукнуло сорок, вы уже такие, как есть, и это окончательно, после уже нет пространства для маневра, и надо с этим смириться. Люди совершают чертову уйму дикой фигни перед сорокалетием.
Но у меня-то еще есть небольшое пространство для маневра, так ведь, подумала Вика.
– Знаете, чем я занимался между тридцатью девятью и сорока? – спросил Боб. – Я развелся с женой, продал дом, бросил корпоративную работу, запустил “Цифрогика” и пытался устроиться на одну должность.
– Я не знал, что ты пытался устроиться, – сказал Вадик. – А что за должность?
– Неважно. Там не сложилось, – ответил Боб. – Я к тому, что давайте выпьем за Вадика, и за всех вас, и за переломный момент в вашей жизни!
Под всеобщий одобрительный гул они выпили.
Я моложе. Хотя бы малюсенькое пространство для маневра у меня еще есть! – думала Вика. Она глотнула шампанского, и пузырьки попали в нос. Она фыркнула, поперхнулась и закашлялась.
Вадик постучал ее по спине.
– Полегчало? – спросил он. Она кивнула.
Дорогой одеколон выветрился, и теперь от него так привычно по-родному пахло солеными огурцами. Она помнила этот запах еще со времен, когда они с Вадиком встречались в институте. И еще по тому злосчастному дню пять лет назад, когда два часа целовались на диване у нее дома на Стейтен-Айленде. Вика стала спускаться ниже, но он отпрянул, и пряжка ремня оцарапала ей правую щеку. Даже кровь выступила. Вадик вел себя так, будто напрочь забыл об этих двух часах. О часе и сорока минутах, если точнее. И он был прав. Правильнее это забыть. Всегда правильнее забывать, отпускать, не ждать слишком многого, не требовать слишком много от жизни.
“Викуша, ты требуешь слишком многого. В этом твоя проблема”, – не раз повторяла ей мать. Она работала нянечкой в маленьком городке на Азовском море. У нее был муж, тихий пьянчужка, собака да корявая яблоня в саду. Большего она не требовала. И две Викиных сестры тоже. Одна была старше на четырнадцать лет, другая на двенадцать. Они всегда были для нее скорее противными