Жернова. 1918–1953. Книга тринадцатая. Обреченность. Виктор Мануйлов
не сразу соображаю, что на лестницу я должен вступить первым. И я вступаю, хотя что может быть интересного в комнате, в которой живет девчонка?
И в ней действительно ничего интересного нет. Ну, кровать, накрытая кружевным покрывалом, ну, две высокие подушки. Еще стол, этажерка с книжками – не густо. По корешкам я узнаю томик Пушкина, «Как закалялась сталь» Николая Островского, томик стихов Некрасова. У меня тоже книг не так много, но много и не купишь, экономя на мороженом. Зато у меня есть Лермонтов, а его я люблю больше всех поэтов. А еще Джек Лондон, Арсеньев, Купер, «Молодая гвардия», «Тихий Дон»…
– Вот, – произносит Рая опять почти шепотом, – здесь я и живу.
– Мне нравится, – говорю я вежливо, подхожу к единственному окну, но из него ничего не видно, кроме густой листвы шелковицы, увитой виноградом.
Конечно, хорошо бы видеть горы или хотя бы речку, но и шелковица – тоже хорошо.
И мне, действительно, нравится: я бы и сам не прочь иметь такую отдельную комнату. Но чего нет, того нет. Зато у меня есть дровяной сарай, в котором одно время жил поросенок. Там, когда поросенок вырос и его зарезали, я все вычистил, вымыл и устроил для себя место, где мне никто не мешает читать и даже рисовать. Конечно, сарай с отдельной комнатой не сравнишь. Куда там!
– Хорошо у тебя, – не скрываю я своей зависти.
– Правда? – опять радуется она.
– Правда, – подтверждаю я более уверенно, ставя тарелку на стол.
– Да ты ешь! – спохватывается Рая. – Садись и ешь!
– А ты?
– Да я уж объелась, – восклицает она радостно. – Не лезет больше. Ешь! Я тебе с собой дам.
– Заругают тебя.
– Что ты! – всплескивает она руками. – Не заругают.
Я сажусь и беру соты двумя пальцами. Откусываю кусочек, жую.
– Ой! – спохватывается Рая и несется вниз.
Через несколько минут на столе передо мной стоит кружка с горячим чаем и тарелка с лепешками и козьим сыром, похожим на баранки.
Рая тоже садится за стол и тоже пьет чай с медом, лепешками и сыром.
– Я еще не завтракала, – оправдывается она, хотя только что уверяла, что уже ела. И смеется.
– Чему ты смеешься? – не выдерживаю я и тоже готов рассмеяться.
– Так.
Молчит какое-то время, потом выпаливает:
– Если бы я не вышла, ты бы прошел мимо… Да?
«Ну и что?» – хотел сказать я, но вовремя удержался.
Положительно, малохольная какая-то. И чему радуется? Соседского мальчишку встретила… Конечно, мне тоже приятно, но не до такой же степени.
И я говорю:
– Прошел бы, конечно: я ведь не знал, что ты здесь живешь.
И эти слова ее тоже обрадовали.
И тут она вдруг ойкнула испуганно и уставилась на мою ногу.
– У тебя кровь! – вскрикнула она.
Я глянул: точно, ссадина и чуть-чуть крови. Я даже не помню, когда и где оцарапался.
– Я сейчас помажу йодом, – засуетилась Рая и кинулась вниз, шлепая по ступенькам своими тапочками.
Она