Жажда. Виктор Глебов
другими мотивами.
– Между прочим, у графа наверняка есть и сабля, и шпага, и куча другого холодного оружия. Я могу живо представить себе, как он хватает со стены коллекционный палаш и бросается в погоню за неверной женой. – Мериме вдруг рассмеялся и заявил: – Знаете, господин Инсаров, мы с вами говорим о мотивах одного из трех преступлений, а сами еще даже не доехали до Кленовой рощи!
– Вы правы, – согласился я. – Но расследование начинается сразу после совершения преступления и происходит прежде всего в голове. Кленовая роща даст только улики, материал, а правду придется искать нам самим.
– Это так, – согласился Мериме. – Ну а сейчас, пожалуй, мне пора идти спать, – он поставил пустой стакан и поднялся. – Доброй ночи.
– И вам.
Доктор вышел и помахал мне из коридора на прощание.
Я запер дверь. В комнате было душно, а Мериме, кроме того, сильно надымил трубкой. Поэтому я отодвинул занавеску, поднял щеколду и открыл окно.
На улице уже стемнело. Прямо передо мной росло толстое раскидистое дерево – кажется, дуб. Он стоял так близко, что я мог бы, протянув руку, дотронуться до веток, покрытых узловатыми наростами и извивавшихся как толстые уродливые змеи. Листы не трепетали, ибо не наблюдалось даже легкого дуновения ветерка. Все в природе замерло.
Мне вдруг сделалось не по себе. Невольно я представил, что ночью кто-то может забраться по дереву ко мне в комнату.
Из окна виднелись конюшни. Рядом с ними на земле стоял фонарь, прикрытый ветошью, в слабом свете которого я разглядел две мужские фигуры. Судя по всему, эти люди о чем-то шептались, оживленно жестикулируя. Один из собеседников был довольно высок и широк в плечах. На голове у него сидела шляпа, низко надвинутая на глаза. Через некоторое время его собеседник наклонился, поднял фонарь и двинулся в сторону станции. Я быстро задул свечу и немного прикрыл окно, чтобы остаться незамеченным. Теперь эти люди направлялись ко мне. Когда они проходили мимо, я напряг слух в надежде уловить хотя бы обрывки их разговора.
– …был прав, – сказал один голос, низкий и чуть хрипловатый. – Надо будет зарезать… ведь подумать только, кабы я не узнал… приедет… грозила бы каторга, а то и виселица…
– Но теперь все в порядке? – прозвучал второй голос, сильно приглушенный. – Он знает… убил эту графиню?
Собеседники удалились, и голоса стихли.
Я сел на кровать. Признаться, все это произвело на меня крайне неприятное впечатление. В словах субъектов, неизвестных мне, было что-то зловещее, отдающее готовящимся преступлением.
Я смотрел на пламя свечи и размышлял.
Что могли означать обрывки фраз, подслушанные мной? Кто были эти люди и о чем они говорили? Вдруг их разговор касался меня? По крайней мере, в нем упоминалось убийство. Я ехал расследовать его. Сегодня мне рассказывал о нем лесничий.
Может, под окном были именно он и тот человек, с которым ему нужно было здесь встретиться? Фигурой Бродков вполне походил на одного из собеседников. Да и шляпа показалась мне знакомой.
Правда,