Практика подготовки к Исповеди и Причастию. протоиерей Георгий Бреев
достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешъ в Царствие Твое! (Лк. 23: 41–42). Здесь и исповедование своего греха, и исповедание Бога, Его неизмеримой жертвенности, той любви, которая привела Его на Крест – по воле Отца Небесного, отдавшего Сына в жертву во искупление грехов мира. Необыкновенно это исповедование благоразумного разбойника, который честно сказал, что вот, я тоже грешный, как и те, кто, по слову Христа, не ведают, что творят, я не ведал, а теперь мои очи открылись, и я увидел, что Он действительно страдает невинно.
Преподобный Иоанн Лествичник пишет в «Лествице» о некоем богомудром духоносном подвижнике, устроившем обитель кающихся специально для тех, кто искал неординарного исповедования – которое выражалось бы в каких-то неимоверных душераздирающих признаниях, перечислении грехов и сокрушении. Преподобный так описывает кающихся: «У иных видны были языки воспаленные и выпущенные из уст, как у псов. Иные томили себя зноем; иные мучили себя холодом. Некоторые, вкусивши немного воды, переставали пить, только чтобы не умереть от жажды. Другие, вкусив немного хлеба, далеко отвергали его от себя рукою, говоря, что они недостойны человеческой пищи, потому что делали свойственное скотам» (Лествица. 10. Слово 5). Страшная картина, даже думаешь, ну зачем так, нельзя ли помягче… Но эти люди сами себя приговорили к позору и огненному исповедованию, а их мудрый руководитель знал меру каждого. Представьте, что убийца принимает на себя страшные подвиги, главный из которых – исповедание своих грехов во всеуслышание, во всю мощь, на весь монастырь… Такого покаяния искали люди, которые хотели очиститься, понимали, что их дела достойны вечного осуждения, потому и шли на крайние меры.
И все это – исповедь, исповедание, потребность открыть себя! Человек – образ и подобие Божие; если он сохраняет в себе чистоту, непорочность, святость, силу благодати, раскрывает в себе веру, то у него рождается потребность славить Бога. Кающийся же грешник сознает, что, если бы не милосердие Божие, он достоин совершенного отчуждения, и исповедует, как благ Господь, насколько велика милость Христа, взявшего на Себя все мерзкие падения человека-отступника.
Праведнику – богатство духовное, грешнику – жалкое состояние отчужденности от Бога, как в псалмах говорит пророк Давид: Попожиша мя в рове преисподнем, в темных и сени смертней (Пс. 87: 7); Несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира в костех моих от лица грех моих, яко беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне. Смердят, гноятся раны мои от безумия моего. Я согбен и совсем поник, весь день сетуя хожу, ибо чресла мои полны воспалениями, и нет целого места в плоти моей (Пс. 37: 4–6). Пророк Давид видит себя духовно мертвым, словно разлагающийся труп, от которого исходит зловоние, и не стесняется об этом говорить, а возвещает во всеуслышание. И мы дорожим этими словами, они находят в душе живой отклик, потому что в нас тоже «семя тли»