Король холопов. Юзеф Игнаций Крашевский
чем Казимир успел исполнить приказание отца, двери раскрылись, и в них показалась странная фигура.
Это был сгорбленный старик с длинной по пояс седой бородой, с лысой головой, с множеством рубцов на лоснящемся черепе. Одетый в платье прислужника францисканского ордена, дряхлый, бессильный старик не мог двигаться без чужой помощи… Его держали под руки два бедно одетых подростка. Его лицо, с воспаленными глазами выражало и беспокойство и радость… Руки у него были сложены, как будто он приближался к алтарю.
– Король мой! Пан мой! – кричал он дрожащим голосом, – пустите меня к нему… Я хочу проститься с моим паном!
С уст Локтя сорвалось:
– Ярош! Ярош! Пойди сюда! Ко мне, мой старик!
Услышав зов, слуга, дрожа от радости, дотащился до ложа короля и с плачем, припав к его ногам, начал их целовать.
– Король мой! Пан мой! А меня не хотели пустить к моему отцу, – жаловался старик. – Ведь мы детьми вместе бегали, я с ним участвовал в боях, сопровождал его в его скитаниях, был с ним и в Риме, и в пещерах, попали мы вместе в неволю и все невзгоды делили друг с другом.
Глаза короля дрожали, а руки его бессильно шевелились под одеялом.
– Ты уходишь, – с плачем говорил Ярош, опустившись на колени у постели короля, – возьми же и меня с собою, жизнь мне уже в тягость. Я покаялся в своих грехах, глаза мои потускнели, руки мои стали бессильными… Возьми меня с собою, как брал меня когда-то…
Все прибежали из соседней комнаты, и ксендз Вацлав хотел оторвать старика от ложа, но король сделал знак, и Ярош остался у его ног.
– Если тебя, пан мой, Господь призывает к себе, то будь милосерден и возьми меня с собою. Я бы лег у ног твоих, как лежал когда-то в лесах, когда мы были одни, бедные, голодные и преследуемые.
Лицо короля оживилось при этих воспоминаниях; он ничего не говорил, но был очень расчувствован. Ярош, едва отдохнув, продолжал:
– Король мой! Пан мой! А меня не хотели к нему пустить. Между тем я должен был быть тут в момент его смерти, потому что при жизни был ему верным товарищем.
Всхлипывания прерывали его слова.
– Мы не испугаемся смерти, мы ее часто видели, – говорил он спокойнее. – Пора отдохнуть.
Ярош замолчал, а король начал звать:
– Отец Гелиаш! Гелиаш…
Монах, все время ожидавший, что король его позовет, поспешил к ложу с крестом в руках.
Казимир чуточку отодвинулся, Ярош тихо молился. Среди тишины раздалась торжественная молитва капеллана, послышались последние слова, которыми напутствуют душу, уходящую в лучший мир.
Дыхание умирающего вдруг сделалось более быстрым и тяжелым, хрипение увеличилось, пот выступил на лице. Смерть, которая, казалось, удалилась, возвратилась за своей жертвой.
Стоявший по другую сторону ложа каноник Вацлав показывал глазами и жестами, что наступает решительный момент.
Голова короля все ниже и ниже опускалась на грудь. Тело, подергиваемое конвульсивными движениями, то поднималось, то опускалось.