Ключи от Стамбула. Олег Игнатьев

      Автор

      Часть первая. Жертва ревности интимной

      Глава I

      Поднявшись по привычке в шесть часов утра, генерал-адъютант свиты его величества Николай Павлович Игнатьев, отметивший на днях своё тридцатидвухлетие, поцеловал жену, перекрестил полугодовалого сынишку, мирно посапывающего в своей детской кроватке, испросил у Бога милости и стал собираться на службу.

      Его камердинер Дмитрий Скачков, добродушный богатырь с небесно-ясным взором, помог ему надеть мундир, поправил аксельбант, проверил, не низко ли свисает сабля, самую малость подвысил её и, сделав шаг назад, сказал довольным голосом: «Теперь хоть во дворец, хоть под венец».

      – Под венцом был, а во дворец пора, – живо ответил Игнатьев, но весёлая улыбка, тронувшая его губы, быстро сошла с лица. Сказалась бессонная ночь, в течение которой он так и эдак кроил-перекраивал в уме канву вчерашнего спора с князем Горчаковым, и настроение его разом ухудшилось. Они со светлейшим серьёзно разошлись во взглядах, когда заспорили о том, о чём и спорить-то, пожалуй, было незачем. Суть их разногласий давно была ясна обоим и касалась «больного человека», как в высших сферах называли Турцию, впадавшую время от времени в голодные обмороки из-за крайней расточительности её нового правителя – султана Абдул-Азиза. Будучи главой Азиатского департамента, Игнатьев предлагал своему шефу внимательнее присмотреться к новому владыке Османской империи, с пониманием отнестись к его государственным реформам, заручиться его дружбой и, не теряя времени, укреплять позиции России на Балканском полуострове. Но «старик», как за глаза именовали князя Горчакова в министерстве иностранных дел, коим он неспешно управлял-руководил с апреля 1862 года, вместо дельного ответа пренебрежительно фыркнул; мол, что дружба с султаном ему и даром не нужна. Убелённый благородной сединой князь Александр Михайлович Горчаков, вице-канцлер российской империи, слишком хорошо знал истинное отношение государя императора Александра II к балканской проблеме. Всякий раз, как только речь заходила о Турции, тот неизменно повторял, что задача, стоящая перед министерством иностранных дел, более чем скромная: снять с России ограничения, наложенные на неё в 1856 году Парижским мирным договором. На практике эта формулировка означала разрушение Крымской коалиции западных держав и преодоление своеобразной изоляции России в общеевропейских делах. Никаких территориальных требований Русское правительство к Османской империи не предъявляло и других претензий не имело. Единственно, чего хотела Россия, это возвращения отнятой части Бессарабии. Ещё государь предупредил свое правительство, что не намерен поощрять бунты в Турции. Это бы шло вразрез с избранной им политикой мирного добрососедства. Вот и выходило, что директор Азиатского департамента генерал-майор Игнатьев «много берёт на себя», когда утверждает, что надо самым спешным образом закладывать основы будущей государственности балканских народов.

      – А кто против? – хмуро отозвался Горчаков. – Я лично «за». Но без восстаний, мятежей и революций.

      Александр Михайлович снял с переносицы очки и, подышав на стёкла, стал отстранённо протирать их чистой, приготовленной заранее салфеткой, как бы давая тем самым понять, что не потерпит вольнодумцев в своём ведомстве – сотрёт их в порошок.

      Игнатьев не сдавался, развивал свою идею.

      – Если нам удастся зародить и воспитать в славянах чувство преданности императорской России, мы добьёмся того, что их земли на Балканах послужат отличным плацдармом для оборонительных и наступательных продвижений России на юге.

      – Звонки бубны за горами, – мрачно покосился Горчаков. – Тут не знаешь, что случится завтра, а вы, словно ребёнок, увлекаетесь игрой воображения. – В словах князя послышалась усталость человека, не желающего больше толочь в ступе воду. – Без союза с Германией и Австро-Венгрией нам не выйти из международной изоляции. Ступайте.

      Николай Павлович встал, учтиво поклонился и уже в дверях услышал: «Если вы хотите занять моё место, то нам не сработаться».

      Крайне расстроенный словесной стычкой с шефом, Игнатьев со службы заехал к родителям.

      Мать сразу заподозрила неладное: что-то у сына не так, и заступила дорогу.

      – С Катенькой повздорил?

      – С Катенькой? – словно лесное эхо, безотчётно повторил имя жены Игнатьев и лишь потом ответил. – С чего вы взяли, матушка? У нас всё хорошо, я просто счастлив.

      – Значит, по службе неприятности, – заключила Мария Ивановна и велела мыть руки. – За ужином отцу расскажешь. Кстати, как твое здоровье? Мне показалось, ты простужен.

      – Был, – кратко ответил Николай Павлович и прошёл в столовую.

      Павел Николаевич Игнатьев, собиравшийся в Висбаден для курортного лечения, выслушал сына и, недовольный резкостью, допущенной им при разговоре с Горчаковым, велел нижайше просить у того прощения.

      – Я ничего такого, – начал